Гарики из Атлантиды. Пожилые записки (сборник). Игорь ГуберманЧитать онлайн книгу.

      У нас беда: у нас боязни

      и страхи лепятся на месте

      любви, сочувствия, приязни,

      желаний, совести и чести.

      Смотрясь весьма солидно и серьезно

      под сенью философского фасада,

      мы вертим полушариями мозга,

      а мыслим – полушариями зада.

      Россия непостижна для ума,

      как логика бессмысленна для боли;

      в какой другой истории тюрьма

      настолько пропитала климат воли?

      По счастью, есть такие звуки,

      слова, случайности и краски,

      что прямо к сердцу кто-то руки

      тебе прикладывает в ласке.

      Мы еще ушли совсем немного

      от родни с мохнатыми боками,

      много наших чувств – четвероного,

      а иные – даже с плавниками.

      Во времена тревог и хруста

      сердца охватывает властно

      эпидемическое чувство

      томящей зыбкости пространства.

      Мы пили жизни пьяный сок

      и так отчаянно шустрили,

      что нынче сыпем не песок,

      а слабый пых мучнистой пыли.

      Я много в этой жизни пережил,

      ни разу не впадая в жалкий плач,

      однако же ничем не заслужил

      валившихся везений и удач.

      Пока поэт поет, его не мучает

      отчаяние, страх и укоризна,

      хотя лишь дело времени и случая,

      когда и как убьет его отчизна.

      Спасибо, Россия, что ты

      привила мне свойство твое —

      готовность у крайней черты

      спокойно шагнуть за нее.

      Свистит соблазн, алкая денег,

      а я креплюсь, угрюм и тих,

      былых утех роскошный веник

      подмел казну штанов моих.

      Отрава тонких замечаний

      нам потому как раз мучительна,

      что состоит из умолчаний

      и слов, звучащих незначительно.

      Я из людей, влачащих дни

      со мною около и вместе,

      боюсь бездарностей – они

      кипят законной жаждой мести.

      Мне тяжко тьму задач непраздных

      осилить силами своими:

      во мне себя так много разных,

      что я теряюсь между ними.

      Заметно и причудливо неровен

      и, тая вдруг до вакуума вплоть,

      дух времени бывает бездуховен —

      тогда оно втройне лелеет плоть.

      Лежу в дыму, кропаю стих,

      лелею лень и одинокость,

      и пусть Господь простит мне их,

      как я простил Ему жестокость.

      Я не люблю певцов печали,

      жизнь благодатна и права,

      покуда держится плечами

      и варит глупость голова.

      Знакома всем глухая робость,

      когда у края вдруг шатает:

      нас чувство тихо тянет в пропасть,

      но разум за руку хватает.

      Свирепые бои добра со злом

      текут на нескончаемом погосте,

      истории