Неспящие. Ольга РомановаЧитать онлайн книгу.
его.
Фергус дёрнулся и в страхе проснулся.
«Наш мальчик жив, – кровь звенела в висках. – Мальчик жив…»
Видение сна было слишком отчётливым: обнажённая мать, ребёнок и он, увязший в песке.
«Это сон. Просто сон. Один из кошмаров, тревожащих смертных. Боль потери, надежда на чудо – всё это вместе породило чудовищ. Проклятая совесть образом мёртвых мстит мне за прошлое».
– Как я устал…, – прошептал он в пространство.
Тихий голос за дверью оглушил его призрачной явью:
– Час волка, хозяин, время безумия и кошмаров. Позвольте войти верному Тому и прогнать ваш кошмар.
Фергус Фарлей выдохнул боль: «Всё это не реально».
И хрипло ответил:
– Входи.
***
Старый слуга не спал; лёжа под дверью, он слушал дыхание Фергуса. Хозяин спал нервно.
Том был хорошей собакой (он это знал) и долгом своим почитал быть верным магу до гроба. Так же он знал, что святая обязанность каждого пса: прислуживать в надобностях, беречь от тоски, сторожить, быть полезным и нужным хозяину.
Иногда, лёжа под дверью, Том задрёмывал; пребывая на грани миров он видел себя другого: с бородой и в пенсне, в стареньком синем костюме и синем портфеле под мышкой – и ему делалось жутко.
Этот другой не нравился Тому-собаке; вечно голодный, синий субъект был слишком свободен от веры в доброго господина. Его взгляды были опасны, мысли безумны. «Самое большое рабство, – говаривал он, – не обладая свободой, считать себя свободным».[7]Он утверждал, что все перед Богом равны, что человек – не субъект; как высшая форма жизни, он имеет свободную волю, и как Бог не может считаться созданием, так рождённый в неволи – лишь подобие личности. И самое страшное – он отрицал божественность Зверя.
– Синий дурак.
Остатки зубов Тома-собаки сжались до боли. Приди этот тип сюда, он вцепился бы в глотку безумцу, рвал и калечил, и слушая хрип умирающей твари плакал от счастья; но синий философ обитал на границе реальности и был недоступен Тому-собаке. Только в дрёме бывший писатель являлся ему, речами своими смущая поверженный разум. Слушать опасные речи было мукой для Тома-собаки; он просыпался и гнал от себя поганую сволочь, тихо рыча и скалясь на гостя.
В час, когда умирают и рождаются люди, а ночь становится местом сражений, до чуткого уха слуги донёсся радостный звук: боль мага сочилась из спальни капля за каплей полня чашу надежды. Пей, старый пёс! Хозяин проснулся!
Рот старика растянулся в блаженной улыбке. Хозяин страдает. Верный Том нужен ему.
Кряхтя и морщась от боли в ногах, он встал на карачки, опустил голову к полу и выдохнул в узкую щель под тяжёлой дубовой дверью:
– Час волка, хозяин…
***
– Хозяину снова снились кошмары.
Старый слуга не спрашивал. Как собака, он чувствовал страх, исходивший от мага. Он вдыхал его с трепетом гончей, почуявшей кровь в морозном предутрии леса, – и страх будоражил его; как послед ощенившейся суки, зловонный и скользкий, страх расползался по шёлку, сливаясь с гармонией пурпура тёплых лоснящихся простынь.
Фергус