Ради радости. Андрей УбогийЧитать онлайн книгу.
напряжённых стволов и ветвей держит мир на последней, сомнительной грани между существованием и небытием.
Ну, а что же рожают могучие эти деревья? Оливки, которые собирают обычно с расстеленных по земле полотнищ – после того, как постучат по стволам и ветвям колотушкой, – они с виду вовсе неаппетитны. И кто, интересно, додумался есть эти зелёные, жёсткие, костяные плоды? Но ведь додумались, и не просто стали их поедать, а положили оливки в фундамент всей кухни Средиземноморья: грек без оливок – как русский без чёрного хлеба.
Может, в Греции просто-напросто больше и нечего есть? Ведь земля там суха и скудна; что, кроме олив – да ещё винограда, – могло вырасти на белёсых и пыльных античных холмах? Не забудем, что древние греки питались так просто и скудно, что вряд ли кто ныне способен им в этом следовать. Оливки, козий сыр, хлеб – вот и всё, чем кормились творцы античной культуры. Мясо случалось им есть только в дни праздников, когда забивали жертвенных коз и быков. Вино? Да, вино они пили, но разбавляли его водой в два с лишним раза, превращая вино в розоватый, почти не хмелящий, компот.
Я как-то пробовал пообедать именно так, как это делали древние греки. Это было на родине спорта, в деревне Олимпия. Как раз удалось пробежать – по жаре и пыли – один греческий стадий – по тому самому стадиону, где побеждали олимпионики древности. Что ж, решил я, надо теперь и потрапезничать так, как они: оливками, сыром и хлебом.
Но мой заказ в ресторане, где мы обедали, вызвал почти замешательство: современность ушла от античности несколько больше, чем на один стадий. После настойчивых переговоров мне всё-таки принесли брусок козьего сыра, тарелку солёных оливок и несколько ломтиков хлеба, причём взяли за это, как за полноценный обед.
Что сказать об античной еде? Врать не буду, едал я кушанья и повкуснее. Но я был счастлив уже оттого, что сумел – причём дважды: и на стадионе, и за этой вот трапезой – прикоснуться к античности, так сказать, напрямую: не одним лишь умом, через чтение книг, но и всем существом, через мышцы, дыхание, сердце, язык и желудок. На какое-то время я перестал быть туристом и сделался словно бы греком: как древний грек, я смотрел на холм Хроноса, возвышавшийся над руинами храма Зевса, на пинии и обломки колонн между ними, слушал жёсткие трели цикад, бормотание горлинок, шарканье ног по истёршимся плитам и гомон толпы, то есть видел и слышал почти то же самое, что и зрители древних Олимпиад. Зной густел – или это густело само задремавшее время? – и только солёная горечь оливок, которые я запивал кислым местным вином, не позволяла мне окончательно впасть в забытьё, раствориться в горячем и радостном воздухе Греции…
ОМАР. Нагулявшись по итальянскому Римини, вечером мы посетили театр рыбного ресторана. Это был именно театр, то есть представление, в котором мы являлись и зрителями, и актёрами одновременно. Официант, брутального вида мужчина со шрамом на левой щеке – он напоминал мафиози средней руки, – обсуждал со мною меню вполголоса, с таким скорбным, серьёзным лицом заговорщика, словно речь шла о плане