Ради радости. Андрей УбогийЧитать онлайн книгу.
и забрызган масляным соусом, я отирал салфеткой лицо и руки, а официант-мафиози, склонившись ко мне, уважительно прохрипел по-английски: «It was beautiful…» («Это было великолепно…»)
Вы, может быть, спросите: вкусен ли был этот самый омар? Но вкуса его я почти не запомнил, уж очень непросто достались мне эти комочки белого и сладковатого мяса. Но точно помню, что после битвы с омаром я вышел из ресторана голодный и протрезвевший, с пустым кошельком и с чувством недоумения: зачем мы вообще сюда заходили? Ради разве что шоу, которое, правду сказать, удалось.
ОРЕХИ ИМПЕРИИ. Не странно ли, что моё ощущенье империи – чувство, так близкое русскому и так мало понятное большинству иностранцев, – начиналось с пакетика чищеного фундука?
Это случилось ночью на тульском вокзале, в бессонной и возбуждённой толпе, наполняющей зал ожидания. Мне ещё не было и пяти лет; мать с отцом перевозили меня из курской деревни, где я жил под присмотром бабушки Марии Денисовны, на новое место, в Калугу. И вот в Туле, всего в сотне вёрст от Калуги, мы застряли на целую ночь.
Вообще, тульский вокзал – тема особая. Сам зал ожидания, где мы приткнулись возле своих чемоданов, был настолько громаден и гулок, что целиком я его как-то и не воспринимал: это было нечто, выходящее за пределы моих детских понятий и чувств. Потолок мне казался высоким, как небо, а стены – далёкими, как горизонт. Стенные же росписи (они сохранились, как это ни странно, доселе) изображали какую-то стройку с огнями и дымными трубами, ещё какое-то многолюдное шествие с флагами и счастливыми лицами, но это всё мне было малопонятно. Только сельский знакомый пейзаж – речка, домики, купы деревьев, – помню, немного меня примирил с монументальным искусством вокзала. Но всё равно на вокзале было тревожно и неуютно. Голоса объявлений в динамиках звучали зловеще-невнятно, со скрытой угрозой; бесконечный поток пассажиров то и дело распахивал створки тяжёлых дверей, и по гулкому залу протягивал горький, углём и мазутом напитанный ветер. Когда же снаружи стучали составы, весь зал начинал напряжённо дрожать – так, что даже звенела громадная люстра над головами.
Зачем, думал я, мы уехали из деревенского нашего дома, где всё было тихим, родным и знакомым, где даже соседские гуси и то узнавали меня и уже не шипели, когда я бежал по проулку на выгон? Зачем эти гулы и гуды и этот сквозняк, это шарканье множества ног, этот гвалт голосов, эти груды узлов, чемоданов и сумок? Эти люди – куда они едут? Разве им так уж плохо жилось в их домах, на привычных местах, что за сила сорвала их с места и гонит куда-то?
Ко всему – а быть может, как раз от знобящего чувства тревоги – мне приспичило, что называется, «до ветру». Я подёргал отца за рукав, и он повёл меня в вокзальный сортир.
Впечатление от посещения этого грандиозного заведения осталось незабываемым. Во-первых, уже на подходе мои глаза заслезились от резкого запаха хлорки и аммиака, и я видел всё сквозь какую-то слёзную муть. По жиже, которая хлюпала на цементном полу, мы с отцом подошли