Март, октябрь, Мальва. Люба МакаревскаяЧитать онлайн книгу.
делать это верно, то тянула вперед со свойственным ей упорством. Мы дошли до Маяковской, во дворе театра Моссовета Демьян долго рассказывал мне, как брал интервью у одного телепродюсера. На одно мгновение он взял меня за плечо, в этом была какая-то странная растерянная нежность. На которую я не знала, как реагировать, она мне казалась слишком деликатной после моих первых отношений, состоявших целиком из грубого секса, и я хотела этой нежности, и чувствовала себя недостойной ее, и не знала, как отвечать на нее. Внутренне я одновременно тянулась к нему и отвергала его от страха, я хотела помощи от него как от старшего, хотела, чтобы этой помощью была любовь, или только так думала.
У памятника Маяковскому он пытался разыграть Мальву, и она смешно прыгала на него прямо среди розовых и красных свежевысаженных тюльпанов.
А во дворе моего дома он вдруг заглянул в глазок вентиляционной шахты метро, – я часто играла возле нее с подружкой в прошлой детской жизни, а теперь стояла и болтала с ним.
– Смотри: это очень страшно.
И я заглянула в этот глазок вслед за ним и увидела густую темноту, которую так часто видела внутри себя самой.
Он спросил меня:
– Ну что, страшно?
Я ответила:
– Нет, просто очень темно.
И в этот момент мы снова посмотрели в глаза друг другу, как зачарованные.
И тогда пришли лесные звери и та самая страшная колдунья, что преследовала меня, просто чтобы увидеть, как мы с ним смотрим друг на друга посреди апрельской пустоты.
Потом мы пошли к дому, он проводил меня с Мальвой до лифта и уехал, а я осталась одна.
Оказавшись в своей комнате, я легла на кровать и почему-то заплакала. Мальва, как всегда, лежала в дверях на входе в комнату, это было ее любимое место, чтобы видеть все, что происходит. Она удивленно смотрела на меня. А я отчего-то плакала и не могла остановиться; мне казалось, что я чувствую только боль, потребность в его внимании, в том, чтобы оно стало абсолютным. Я думала, что влюблена, но в этом чувстве было нечто другое, я ощущала, что меня нет, а есть только мое сиротство, моя ненужность даже себе самой. Тогда я еще не писала и не верила в себя – во все, что я делаю. Мне постоянно нужен был внешний раздражитель, чтобы направлять на него свои эмоции. Иначе они уничтожали меня.
Уже в начале мая в зеркальной витрине я увидела очень худую девушку в розовом платье в цветочек с острыми плечами и каштановыми волосами до плеч, с длинной прямой челкой. Я долго разглядывала ее, пока не поняла, что это я сама. И тогда я внезапно перехватила свое собственное выражение лица, оно было таким странным, словно меня достали с самого темного дна или меня переехал бульдозер.
Этим бульдозером всегда было мое собственное сознание, моя психика с ее потребностью в разрушении, и я опознавала себя сама именно сквозь эту поврежденность, это крайнее нездоровье во взгляде.
Я дошла до Патриарших прудов, спустилась к воде,