Высокие ступени. СборникЧитать онлайн книгу.
необъятный твой пейзаж
Нас помещает в бездну сердцевины,
Какая точная, естественная блажь,
Художник, как Адам, возник из глины.
Но если отойти в далекий зал,
Стать на границе лучших откровений,
И высмотреть, что быстро срисовал
Бродяга, сумасшедший, новый гений.
Там паровозик на краю земли,
Повозка со снопом у переезда,
Пустующая лодка на мели,
Все движется намеренно и резко.
Все вместе с ним. Отбросив свой мольберт,
Сам живописец – нищий и богема —
Спешит в Париж, чтоб выполнить обет,
Из Амстердама или Вифлеема,
Теряя тюбики, чужой абсент глуша,
Среди народных скопищ и уродов,
И соскребая лезвием ножа,
пронзительные очи огородов.
2012
У Ардовых
Когда я в эту комнату зашел,
Они сидели за столом так долго,
Что подустал и разорился стол,
Заветрелась закуска и заволгла.
А в захмелевшем воздухе густел
Осадок разговоров или шуток,
Перед прощаньем возникал раздел
Необходимой жизни промежуток.
Но было, оставалось пять минут
Еще сказать и выпить на дорожку,
Закончить миром этот страшный суд,
И вновь начать не страшный понемножку.
В передней не толпились у пальто,
А уходили прочь поодиночке.
Борис и Миша говорили, что
Нельзя остановиться на полстрочке.
Но утро обещало долгий день,
Шифрованную молоком страницу,
И одному – безбожье деревень,
Другому – бегство в желтую больницу.
А я остался ночевать, и спал
В той комнатушке старшего из братьев,
Где черновик Ахматовой мелькал,
Как снег в окне, потемки разлохматив.
И снился мне какой-то дружный век,
В котором все усядутся по кругу,
Где остановка и неспешный бег
Вдоль времени и вопреки испугу.
2012
Целков
Там, на Ивановской, на Двадцати Восьми
Панфиловцев обледенелых Химок,
Среди бубновалетчиков мазни,
Портвейна, забав и недоимок
Жил-был художник. Невеликий рост,
Штаны с пятном, ковбойская рубаха,
Но холст его сиял из-под корост,
Как кирпичом начищенная бляха.
Он силился все это объяснить,
Но опускался, как весы от груза,
И сам сбивался, обрывая нить:
«Смотрите, братцы – «Едоки арбуза».
А живопись сияла, как могла,
Зеленым и малиновым, и алым,
И краска, раздеваясь догола,
Рассказывала сны под одеялом.
И он уехал. Захлебнулась даль,
И новые холсты повисли чисто
В тех галереях, где на вертикаль
Вскарабкались кубисты и фовисты.
На улице Сен-Мор у Пер-Лашез,
Где из окна не видно нашей тени,
Он все рисует, точно в первый раз,
Ничуть не удивляясь