Желтая змея. Анна КлимоваЧитать онлайн книгу.
или молчали. Бабушка была немногословна, наблюдательна и спокойна. В ней всегда ощущалась внутренняя сила. Я любила ее всем сердцем. Мне было с ней очень уютно и комфортно. С ней я ощущала покой и душевную связь.
Я очень рано начала присматриваться к поведению взрослых, окружающих меня, и подмечать что-то свое, заметное только мне. Я обращала внимание на то, как они говорили, как вели себя, чем занимались. Мне с раннего возраста было интересно наблюдать за людьми со стороны. Однажды на детской площадке мама заметила, как я внимательно наблюдала за девочкой, которая встречала папу. Девочка побежала к отцу, присевшему на корточки и раскрывшему ей навстречу свои объятия. Он подхватил девочку на руки, и оба засмеялись. По пути домой мама провела со мной воспитательную беседу о том, что у меня тоже есть папа. Пристыдила меня тем, что я позавидовала этой девочке. Я запомнила тот случай как что-то плохое. Как свою провинность. Мама не подумала, что, возможно, я наблюдала за той сценой, за людьми, за отношениями, просто потому, что мне было интересно. Но, думаю, я ощутила настроение мамы и ее нервозность в тот случай. И поэтому про отца никогда ничего не спрашивала. Я боялась спросить что-то. Мне казалось, что маму это расстроит. Мне было любопытно знать, где мой отец, но я выбирала не нервировать маму.
Я росла домашним ребенком. В садик не ходила, гуляла исключительно с мамой, с соседскими детьми не дружила. Мать не желала, чтобы я общалась с дворовыми ребятишками. Она часто уводила меня подальше от дома, в чужие дворы. Или в так называемый “торговый центр”. Так называли часть нашего жилого района, где были вещевой и продуктовый рынки, несколько магазинов одежды и аллея с лавочками. На аллее этой стояли ростовые куклы и фотографы.
Из самого раннего периода моего детства мне запомнилось то, что я очень боялась фотографироваться. Не могу объяснить себе до сих пор, что именно: фотографы или сам процесс вызывали у меня дикий страх, но я в слезах умоляла маму не делать этого. Помню, мы шли гулять, и на половине пути я вспоминала, что там, куда мы идем, фотографы будут зазывать сделать снимок. И мама меня заставит проходить эту процедуру снова. Я начинала осторожно спрашивать маму: “А будем ли мы сегодня фотографироваться?”. Не знаю почему, но всегда было не «я», а «мы». Хотя фотографировали всегда меня одну. Мама обычно отмалчивалась, говорила какие-то отвлеченные фразы, не отвечая прямо, или начинала торговаться со мной, что за фото я получу мороженое или еще-то что. Или ничего не получу, а просто сделаю, как она хочет. Я понимала, что фотографироваться будем. Мне не избежать этого. И тогда я начинала реветь. Я шла и ревела всю дорогу.
Почти на всех фотографиях, где мне примерно от двух до шести лет, я или выгляжу скованной и красной от слез, или откровенно плачу, стоя вполоборота, пытаясь уйти от объектива. Нет ни одной фотографии того периода, где я улыбаюсь.
Мама не спрашивала меня, что именно меня пугало, почему я не хочу фотографироваться и какие эмоции я испытывала при этом. Она просто