Неженка. Денис Александрович ИгумновЧитать онлайн книгу.
А присмотревшись ко мне внимательнее, добавил: – А-а, догадался. – А я действительно стал о чём-то таком, смутном, но нехорошем стал догадываться. Больше скажу, моё подсознание уже понимало корень происходящего со мной бреда, а сознание отмахивалось от идущих из подпола моей личности сигналов, стремясь объяснить рациональной логикой то, что так объяснить просто нельзя. – Да, мы не ваши, – сказал водила. – Мы те, которые служат Шибатат.
Ну и здесь меня, конечно, прорвало, а может, порвало. Во-первых, со мной вели разговор, – а это, для человека в моём подчинённом обстоятельствам положении, уже очень много, и как вели! – мне сразу стало ясно, кто они. Во-вторых, мне требовалось что-то предпринять, иначе отсюда не выбраться. Хватит с меня! Я не знаю, кто такая эта их Шибатат, и знать не хочу. Но! Но я теперь знаю, уверен, что оказался во власти живых мертвецов, а если точнее, то во власти тех, кто отправился на тот свет по собственной воле – самоубвцев. Словно читая мои мысли, санитар, снова ожив, сказал:
– Да, мой первый напарник вскрыл себе вены. Он сейчас рядом с нашим водителем сидит, который утопился, – сказал и захрипел, чёрт его дери. Здесь я догадался, что у него за шрам на шее – не шрам, а странгуляционная борозда от верёвки. Санитар повесился, чтобы очутиться здесь.
Я не видел того «напарника», о котором говорил удавленник, но очень чётко его себе представил, мне буквально, чуть ли не насильно, впихнулся его образ в мозг: он сидел рядом с водилой, прислонившись плечом к двери, болезненно худой, бледный до прозрачности, длинноволосый юноша с мерцающим взором больших карих глаз и длинными пальцами музыканта. И опять санитар ответил на мои мысли, подтвердив их и объяснив:
– Да, он бледный и худой. Бледный – от потери крови, а худой – от природы. Ему всего семнадцать лет было, когда он освятил себя смертью на служение богине. Но тебе не стоит расстраиваться, – санитар хмыкнул (это что, у него такой юмор… непритязательный?), вздохнул кряхтением, смешанным с кряканьем, – он самый безжалостный её слуга, любит своим подопечным пускать кровь, потому что своей не осталось. А ещё потому, что поэт – натура, тонко чувствующая чужую боль.
У меня аж от таких откровений под ложечкой заныло. Не понравились они мне – очень уж похожи они на обещания.
– Ты не дёргайся, хуже будет, – пообещал мне санитар, правильно определивший моё настроение, и хрипло заржал: – Кха ха ха хак ха ха кха!!
Санитару начали вторить водила – хлюпающим смехом пьяного водяного, и тонко чувствующая натура, поэт – истерически, как-то очень по-девичьи хохоча, наверняка, при этом незряче тараща зенки свои в темноту за окном, чтоб ему пусто было. Ушлёпок.
– Жаль сегодня с нами четвёртого брата нет, – продолжал говорить удавленник, – он бы тебя понравился. Он к нашей хозяйке шагнул под поезд.
Чёрт бы их всех побрал: как только он сказал про поезд, мне этот отсутствующий представился во всей своей отвратительной красе – перевёрнутый, перекрученный, с торчащими из рваных ран осколками