Насилие. Микросоциологическая теория. Рэндалл КоллинзЧитать онлайн книгу.
насилия в гражданской и военной сферах проливает свет еще на один момент. Напряженность/страх является одним из объяснений того, почему лишь немногие солдаты в бою стреляют из своего оружия и демонстрируют относительное неумение попадать в неприятеля. Но могут быть задействованы и другие причины. Одна из них заключается в том, что в сражениях современного типа солдаты рассредоточены по полю боя и ищут укрытие, так что место, где происходит битва, выглядит пустым32; в связи с этим причиной того, что некоторые солдаты не ведут огонь или стреляют мимо, может быть отсутствие видимых целей. Однако эту версию отвергал еще Маршалл, доказывавший, что некоторые солдаты не стреляют и в ситуациях ближнего боя; схожие паттерны обнаруживаются и в истории, если обратиться к массовым стрелковым сражениям домодерной эпохи. Еще более важно то, что в условиях непрерывных боевых действий солдаты часто лишены сна и испытывают физическое истощение – от воздействия природных стихий, иногда от нехватки пищи, а порой от непрерывного шума обстрела и вызванного им эмоционального угнетения [Holmes 1985: 115–125; Grossman 1995: 6–73]. В таких условиях солдаты могут впасть в вялое, зомбированное состояние, из‑за которого они не стреляют или стреляют неточно. Но и гражданские лица в ситуациях, связанных с насилием, как правило, ведут себя аналогичным образом – имеются в виду низкая доля активного участия в подобных ситуациях и значительный объем безрезультатного насилия, – даже в том случае, когда их цели ясны и они не подвергаются продолжительному отсутствию сна, физическим нагрузкам или длительному истощению. Все это подразумевает, что напряженность/страх в ситуации насильственной конфронтации сами по себе определяют исполнение насильственного перформанса вне зависимости от специфических сложностей, возникающих в условиях войсковых сражений.
Несомненно, что среди гражданских лиц тоже присутствует определенная группа, располагающаяся в самой верхней части континуума действий в бою: одни из них не боятся насильственных конфронтаций, другим удается переводить напряженность в стремительное нападение, а кое-кто и наслаждается насилием – как неудачным, так и успешным. Некоторые «полицейские-ковбои» слишком уж часто участвуют в перестрелках или избиении подозреваемых, для некоторых охранников садизм – обычное дело, а некоторые дети ведут себя задиристо. Однако все эти люди находятся в меньшинстве, а для теории ситуационного действия еще более важно, что речь идет о меньшинстве ситуаций. Здесь, как и в случае с солдатами, сообщающими о своих ощущениях в бою, необходимо действовать с осторожностью, чтобы выяснить, в какой степени рассказываемое от первого лица представляет собой общие выражения эмоций по поводу поединков, имевших место на том или ином расстоянии от говорящего, и насколько эти разговоры являются сотрясанием воздуха, похвальбой или попыткой скрыть свое реальное поведение во время схватки. В черных гетто крупных городов поединки иногда
Этот момент подчеркивает Маршалл: «Обычной сценой в боевых действиях открытого типа является ландшафт: полное отсутствие движущихся предметов выступает самым верным признаком того, что черта, за которой начинается опасность, достигнута… Лишь в тот момент, когда огневой тупик наконец прорван, военные подразделения обретают на поле боя ту видимость непрерывного развертывания сил в виде линии, которую непосвященные ошибочно принимают за реальность победоносного тактического построения, когда видят такую линию на киноэкране» [Marshall 1947: 44–48].