Жены Матюшина. Документальный роман. Александр ЛаскинЧитать онлайн книгу.
Слишком много у каждого было дел.
Дед со стороны отца, Этьен Гуро, был сержантом наполеоновской армии. В отличие от своего императора он не бежал из России, а поселился в ней навсегда. Назвался Степаном Андреевичем, но остался французом – преподавал язык своей родины и составлял французские словари.
Второй дед, Михаил Борисович Чистяков, редактировал «Журнал для детей», сочинял сказки и стихи. Не чуждалась литературы и его жена Софья Афанасьевна. Так что первые книги, прочитанные внучкой, написали самые близкие ей люди.
У всех были свои занятия, но каждый имел в виду высшую цель. Степан Андреевич не изменил родному языку, а Михаил Борисович – детям. Генрих Степанович визировал рапорты и донесения и этим способствовал порядку в армии.
Предки Гуро известны до четвертого колена, а у Матюшина близкие наперечет. Какой может быть род, если его мать начинала в крепостном звании? Правда, род был у отца, но отца он почти не знал. Существовал кто-то сильно пьющий – принесет сласти, а потом пропадает надолго.
Причастность родственников к литературе еще до рождения определила участь Гуро. Матюшину приходилось рассчитывать только на себя. Вот почему его путь – словно в подтверждение теории о кривой линии – оказался непоследовательным.
Ранние годы прошли в Нижнем Новгороде. Если бы тогда ему сказали, что где-то есть искусство, он бы пожал плечами. В жизни хватало разного, но музыки и рисования в ней не было совсем.
Рядом недоедал и подворовывал Алеша Пешков. Вряд ли будущий писатель пересекался с будущим художником, но среда у них была одна. Улица научила их не сдаваться. Лупят тебя, а ты так же сильно бьешь в ответ.
В детстве Михаила подстерегал первый выбор. Избери он неправильную дорогу, не было бы в его жизни скрипки с мольбертом.
Как положено «типам Горького», Матюшины пьянствовали. Лет в семь Михаил почувствовал себя взрослым, и тоже стал прикладываться. Делал он это не без расчета на впечатление. Особый шик заключался в том, что пил он не дома, а в кабаке.
Кабатчик почти плакал, но наливал. Во-первых, заплачено, а во-вторых, это не Общество трезвости, и не ему перевоспитывать граждан.
Как удалось бросить? Скорее всего, градус искусства оказался сильнее. К тому же к этому времени у него появилось чувство пути. Он знал, что, если оно что-то подсказывает, ему не надо перечить.
Сестра отца, актриса Сабурова, звала в Петербург, но мать воспротивилась. Уж как непросто ей было бегать с работы на работу, да еще приглядывать за шестью детьми, но она не хотела торопить события.
Через многие годы Михаил Васильевич признал, что все было правильно. Не хорошо и не плохо, а так, как должно быть. «…Я радуюсь… решению моей матери, – писал он. – Я бы ни за что на свете не поменялся ни с кем жизнью».
Окажись он в Петербурге раньше, все сложилось бы иначе. Без Придворного оркестра, женитьбы на Марии Ивановне и встречи с Гуро. Звали бы его так же, но это была бы другая судьба.
Цветаева писала, что есть художники с историей и художники