Персеваль, или Повесть о Граале. Кретьен де ТруаЧитать онлайн книгу.
совершалось за пределами поэтического текста и становилось результатом последующей рефлексии. Куртуазность, складываясь (даже этимологически) как определенный сословный код, превращалась в особую форму этикета. Этикет же, как известно, требует правил. В трактате Капеллана эти правила отрабатываются на судах любви.
Охота с соколами. Оправа для зеркала из слоновой кости. Ок. 1350–1375 гг.
The Metropolitan Museum of Art
Суды любви – это очень любопытный культурный феномен XII века. Разумеется, здесь не стоит предполагать судебное разбирательство в буквальном смысле: «Речь тогда шла всего лишь об игре ума, о любимом развлечении просвещенного общества, которому ничто не доставляло такого удовольствия, как анализ всевозможных тонкостей любви, – и только развлечения ради они высказывали, разбирая предложенные им случаи, суждения, по форме напоминавшие те, которые изрекались на заседаниях феодального суда, разбиравшего ссоры» (Перну, 2001). Арбитрами на этих судах выступали исключительно знатные дамы, которым и предстояло выносить «приговор»[3]. Стендаль, внимательно изучавший трактат Капеллана в период работы над книгой «О любви», не исключал, что подобный приговор мог вести к общественному осуждению, по аналогии с судами чести (Stendhal, 1855). Среди дам-судей у Капеллана на первом месте стоит, естественно, Мария Шампанская, покровительница автора.
Куртуазный герой сохранял лучшие качества героя эпического: доблесть, гордость за свой линьяж, высокое самообладание. Но к этим качествам теперь добавляются и другие, призванные украсить и облагородить социальную жизнь: изысканность речи, манер и костюма, верность правилам чести в бою, щедрость, физическая привлекательность. Совершенная куртуазность требовала также уважения к поступкам и чувствам других людей, милосердия, безупречной вежливости. Безответное поклонение даме, вне какой-либо матримониальной перспективы, тоже значимая часть этого нового кодекса, хотя она не исчерпывает содержания понятия «куртуазия». Пример тому – Гавэйн, постоянный персонаж романов Кретьена де Труа, признанный воплощением рыцарского идеала. При этом Гавэйн вовсе не является идеальным и верным возлюбленным, скорее он, по удачному определению А. Д. Михайлова, – «прирожденный гедонист» (Михайлов, 2006), не склонный отказываться от соблазнов. Впрочем, в литературных текстах эпохи, в том числе и у Кретьена, выражение amour courtois практически не встречается. Как справедливо заметил Ж. Фраппье, оно принадлежит к «терминологии современной критики» (Frappier, 1973).
Рыцарь на турнире. Фрагмент шкатулки из слоновой кости. Ок. 1310–1330 гг.
The Metropolitan Museum of Art
Эти новые устремления феодальной культуры нашли свое воплощение в жанре романа, который под пером Кретьена обрел почти классические формы. Средневековый роман – это явление достаточно масштабное и сложное. (См.: Bruce, 1923; Bezzola, 1944–1963; Loomis, 1963; Kelly, 1992; Михайлов, 1976; Мелетинский, 1983).
Принято выделять
Отзвуки этой традиции можно видеть в книге Данте «Новая жизнь», где протагонист доверяет историю своей любви неким дамам, что «смысл любви познали».