Груманланы. Владимир ЛичутинЧитать онлайн книгу.
Бурунов еще не ко времени, но уже торосился лед, обнимал скалистый угрюмый берег, вползал в становище, промысловую мезенскую «усадебку». И если кто зверовал тут в лето, то иль давно подался в домы, или нынче не приходили вовсе. По той пустынности океана, когда редко вдали вспыхивал парусок одиночного судна, было понятно, что искать Иньковых бесполезно, уже давно почивают они на дне морском, на долгий отдых повалились…
Из казенки вышел на палубу сказитель Старин Проня из нижи, прозрачная борода в пояс, голубые глаза от долгого похода призатухли (под пятьдесят лет. – В.Л.) старик в оленной шапке-ижемке с длинными ушами и в малице. Встал подле корщика, вгляделся из-под руки на мрачные утесы Бурунов, в прогал меж скал виден был травянистый зеленый наволочек, стекающий ручейком к океану. Проня не раз становал на этом острову, знал, что промысловое зимовье версты за две от становища, но обычно тут стояли у поморян вешала, где сушились рыбацкие сети, бегали лайки, ретиво отшивая ошкуя, лаем давали знать в зимовьюшку, что явился хозяин. Нередко на этом наволоке, когда позволяла погода, затеивали костерок, готовили ушное, прежде чем идти на промысел. Чуть правее была не то лайда, не то крохотная виска, обсаженная гранитной оградою, в эту природную гавань и заводили коч, заносили высоко в гору якоря. А нынче было непривычно тихо, не спешили мужики с погрузкою, готовя коч к отправке домой, нежилым веяло как-то на оленном острове, словно бы окончательно передали власть костлявой Старухе-Цинге, дочери царя Ирода.
Проня вздохнул, стянул с рук вачеги, рукавицы (наладонки обтянуты кожею нерпы), охлопал, протянул вдруг со слезою в голосе. Голубые глазки призаволоклись: «ведь не поверишь, поди, Пров Созонтович, вот в этом самом месте вся жизнь моя прокатилась, как один вздох». – «Ну так что ж, бывает, – нехотя отозвался кормщик, закричал марсовому: Эй, не спи тамотки, не отвлекайся… не хлебай щи вилкою, пронесешь мимо рта… Ерофей Павлович, – скомандовал подкормщику, – возьми руля в голомень. Как бы нам тут не омелиться, корожистое гулящее место… сколько раз ходил, а все опаско, как внове… Да что я тебя учу, не новичок, бат».
Коч резко вильнул в лето, всхлопал парус, и Малые Буруны отшатнулись, затуманились. «Научи дурака богу молиться… сколько говорено: не крути шибко правило, руль не бабья стряпка… никак неймется человеку, уж такой рожен, на переделку не гожен… не в коня корм… Чего расселись?! – переметнулся на артельных, – беритесь за шесты, в заворот идем. Как помнится, нос тут долгой, корожистый…»
Проню крепко шатнуло, и он едва устоял на ногах, уцепившись за леер. Грумант тяжко, по-человечьи, вздохнул, посыпалась с гранитных утесов снежная кухта, из ущелий потянуло дымом, словно бы там запалили большой костер, запахло гарью.
«Много ли живу на свете, а уж все другомя, вот пес-от грумаланский и ворожит, чтобы не забывались», – бормотал Проня, настойчиво пристальностью вглядываясь в трагический Грумант, напоминающий мавзолей мирового владыки. «В древности, когда людей не было, на