Любитель. Евгений КрашенинниковЧитать онлайн книгу.
можно заметить волшебное: ну раз там всё было настоящее, то, может, оно есть и вокруг нас.
День за днём (1971—1972)
Ну вот как начать писать про любовь?
Проще всего рассказать, как было дело.
После школы мы все разъехались по разным городам. Такова судьба магаданских дружб в доинтернетовскую эпоху: Бровкин уехал в Нижний, Масленников в Уфу, Земляк в Харьков, мы с братом остались в Магадане; и все понимали, что, возможно, не увидимся никогда. Ну или встретимся лет через десять для портвейна и «а ты помнишь…» (Я тогда портвейн не пил, но всячески участвовал). И письма… но они же – и так редкие – закономерно становятся всё реже.
А про что в письмах писать? Про то, как законспектировал главу из учебника по истории КПСС? Или про то, что повстречал Бзо, а Третьякову с Ночевной давно не видел? А Земляк с Бровкиным вообще никого и видеть не могли в своём Зауралье…
Так что – о фильмах, о книгах.
Я читал Достоевского. Бровкин – Анчарова. Я не знал, кто это (Бровкин про Достоевского знал). Как пересказать чтение? Но я точно понял, что Анчаров – нечто необычное.
А потом была армия, Польша, какой-то слёт солдатских комсомольцев в Свиднице, и там в книжном ларьке я увидел нетолстую зелёную книжку, автором которой значился Анчаров. Не тот ли? Книжку я купил, чем заинтересовал ефрейтора Тазова – водителя из своего экипажа (фамилия, разумеется, была иная). Видимо, его удивил сам жанр – книга. Он открыл первую страницу (ну то есть пятую – как обычно в книгах) и прочитал:
«…В феврале, 13 апреля 1977 года я перестал летать».
– Это – что? – спросил он меня. Я ответить не смог. Тогда Тазов опять вернулся к чтению. В книге был пробел, а через пустую строчку следующее предложение (опять начинающееся с многоточия):
«…Сказочки придумывают от обиды на жизнь. Я реалист».
Он помолчал, посмотрел на меня и прочитал – а он читал вслух —следующее предложение (опять написанное через пустую строку):
«Медсестра мне рассказала:
…Посреди площади нашего городка возник огненный столб, и голос, грому подобный, произнёс: «Идёмте все в консерваторию. Кто колеблется – идти или нет, выбор один – идите вперёд».
– Это – как? – спросил Тазов у меня. Но так как я и на первый вопрос ответить был не в силах, то ефрейтор закрыл книгу, засмеялся, и пошёл жить.
После такой интермедии грех было бы не прочитать всего, что написал Михаил Анчаров. И не потому, что у него февраль в апреле. А потому что Анчаров – редчайший писатель, у которого в книгах живут нормальные люди. Хорошие люди живут у многих. Хорошие, которые умудряются изгадить жизнь себе и ближним; хорошие из серии «я добрый, но добра не сделал никому» («Но я же так желал всем добра!» – а за спиной сцена, залитая кровью, как у Фёдора Иоанновича, или более бытовые обиды окружающих, отторжение детей и бессмыслица следующего