Сказания о руде ирбинской. Надежда КравченкоЧитать онлайн книгу.
раздумья, Сергей начал жарко убеждать любовницу:
– Возлюбленница моя, я хочу тебя замуж взять, но рассуди сама. Мы с тобой будем горе мыкать и лапу как медведи сосать, а твой мужик – жировать. Да ишо себе новую бабу заведёт. А ты корячилась, корячилась на хозяйство, а уйдешь с пустыми руками? Не дело ты баешь. Послушай же меня, дело это провернуть надо по-умному.
Он сделал вид, что глубоко задумался:
– Как ни крути, а пока твой мужик не отдаст богу душу, он нам и жизни не даст, и одной судьбы у нас не сложится.
Затаив дыхание, Аграфёна с ужасом уставилась на него:
– Что же делать-то?
Он хладнокровно протянул ей узорчатую опояску сибирки:
– Чичас самый удобный случай. Пока твой дундук[103] пьяный дрыхнет, возьми и придави ево. И будет тогда на ложке сразу две горошки. И безбедно заживём, и душа в душу.
Аграфёна горестно всплеснула ладонями:
– Да как же можно душу живую губить? А ежели кто проведает? С меня первой спрос будет!
– Докедова он тя на ножевом острие держать будет и мученически мучить? А ты? Нешто жаль берёт?
И начал вкрадчиво уговаривать:
– Да не проведает никто. Сказывай, уехал муж сёдни утресь в Минусинск и не ворочался ишо. Вот и весь сказ.
И всучив ей опояску, настойчиво подтолкнул в спину к прочным, оббитым войлоком дверям избы.
Аграфёна робко вошла из тесных вымороженных сеней в тёплую горницу. Завируха тоскливой волчицей глухо завыла за окном и заснежила стылое окно. Свозь изморозь тускло просвечивало размытое пятно луны. Плита остывающей печи уже совсем блёкло освещала край деревянной кровати с чёрным силуэтом безмятежно храпящего мужика. Над кроватью, на гвозде, как суровое напоминание о непререкаемой мужниной власти, висел конский кнут, а его длинное сыромятное плетево болталось над изголовьем, как петля удавленника.
Аграфёна на цыпочках подкралась к кровати, примерилась опояской к жилистой шее. Муж зычно всхрапнул и сладко, как грудной младенчик, зачмокал во сне губами, повернулся на бок, по-детски подложив кулак под бородатую щёку. Тут у бабы и руки опустились. Она смотрела на своего жестокого мучителя, и бессильные слёзы пережитых обид жгли её бледные щёки. Молодая отвернулась от изверга и, обречённо опустив голову, снова вышла в сени. На вопросительный взгляд любовника, протянула ему опояску и покачала головой:
– Внемочь мне.
Скрипнув зубами, Сергей бросил на неё уничижительный взгляд, вырвал из рук опояску и резко вошёл в избу. Сразу же всем телом навалился на спящего, отдёрнул косматую башку от подушки, закинул узорчатую полоску ткани на оголённую шею и изо всех сил начал душить. Константин мучительно захрипел, засучил пятками по мятой постели, судорожно цепляясь шершавыми пальцами за крепкую удавку. Наконец, он дёрнулся и стих. Убийца вытащил из-под него слишком приметную, вышитую ярким гарусом опояску, которую ему подарила дочь сельского лавочника Настя. И тут же вспомнил о деньгах, завёрнутых в пёструю тряпицу. Не удержался, обшарил сначала один карман собачьей дохи. Пусто. Перевернул покойника на
Дундук – дурак.