Сказания о руде ирбинской. Надежда КравченкоЧитать онлайн книгу.
золотом прииске свежатину можно толкнуть и за рупь восемьдесят. И это предприятие обещало сотнику и его десятскому Евдокиму Иконникову знатный барыш. Обоим нужно было поторапливаться, пока другие расторопные торгаши не перехватили столь наваристый куш. К обеду Ефим уже хотел приказать батракам начать забой скота, а к следующему утру он договорился с десятником собрать обоз. Лыткин бодро шагал к концу усадьбы свата и соратника Иконникова. И хотя идти было относительно недалеко (гумно находилось в конце собственного огорода и дворища Иконникова), он утеплился основательно. Но это не спасло Ефима от стужи. Ядрёный мороз забирался под козырёк волчьей шапки и немилосердно щипал вислобровый навес бугристого лба. Предательски слезились тускло-жёлтые глаза, похожие на затёртые кругляши медяков. Щетина усов, жёстких, колючих, как обломыш пихтовой ветки, махрово закуржавела. Кончик пористого длинного носа угрожающе побелел. Сотник то и дело усердно тёр суконными рукавицами-вожжанками и нос, и багровые щёки, боясь обморозиться. Но ещё издали, в конце усадьбы десятника, у бани Ефим узрел что-то сваленное в длинную чёрную кучу. Выборный озаботился: «Никак варначьё что-то спозаранку покрало у свата». Он покрутил головой и прихватил на всякий случай валявшуюся у ограды длинную слегу. Остановился и, приложив руку в лохматой вожжанке ко лбу, стал напряжённо всматриваться в стылый туман. Но из-за бани никто украдкой не выглядывал. Куча тоже не шевелилась. И Лыткин успокоился: «По ходу ворьё меня ранее углядело и дёру дало. А с перепугу и добро наземь побросало. Надоть глянуть да упредить Евдокима. Ишь кака здорова куча, поди што-то путное хотели уволокчи». Он отбросил дрын в сторону и прибавил шагу.
Подошёл ближе к бане и сначала обопнулся о знакомую мерлушковую ушанку, затем поднял с вытоптанного снега красную шерстяную опояску. Тогда Ефим подбежал ближе к вытянутому предмету, нагнулся над ним и отпрянул. В распахнутой свалявшейся собачьей дохе на куче печной золы валялся, как изношеный рваный обуток, его односельчанин Константин Шапошников. Багровый след удавки наискось перебороздил шею покойника. Было видно, что жилистую, мощную, как у бугая, шею беспощадные руки убийцы жестоко терзали: мяли, вдавливали, ломая хрящи, царапали и рвали ногтями. И теперь чистый, ажурный покров снега скорбно припорошил широкую грудь в синей косоворотке и серые холщовые порты. Волосатые руки и пальцы босых ног мертвеца скрючились в судороге предсмертной агонии. А со злобного почерневшего лица в белое студёное небо обескуражено таращились выпученные мёрзлые бельма. Из провала посиневшего рта с дрябло отвисшей челюстью тянулась полоска сукровицы. Сотник хоть и мужик не робкого десятка, а тут разом взопрел и суетливо закрестился: «Свят, свят, Господи! Спаси и сохрани нас! Эт кто ж тя, мужик, ухайдакал?»
А потом дробной трусцой побежал к ближней избушке, где квартировал его доверенный Сергей Макеев. Рванул на себя дверь, ввалился в домик, подскочил к кровати. В нетопленой избе, накрывшись с головой одеялом, «дрых» поселенщик. Потный Ефим сдёрнул с работника одеяло и в запале даже не