Сказания о руде ирбинской. Надежда КравченкоЧитать онлайн книгу.

      – Не побрезгуй, друже, нашими убогими яствами. Спробуй-ка, князь, наш русский харч. Вон тебе и севрюжья ботвинья, и капустка квашеная, и рябчики в сметане.

      А на лавке под иконами уже сидел русоголовый с длинными обвислыми усами развесёлый мужичок в серой холщовой рубахе навыпуск и бурых льняных штанах. Сразу видно, лапотник! Менжуется князец: лестно Кураге сиживать с самим воеводой, да не по чину ему потчеваться за одним столом с низкородным русским.

      Воевода, заметив его замешательство, ухмыльнулся в окладистую бородищу, панибратски хлопнул князьца по плечу и гулко забасил:

      – Да нича-а-во! Эт не зазорно – сиживать за одним столом со моим давним знакомцем и тёзкой Михайлом Коссевичем. Он дока, рудознатец и по кузнечному делу зело горазд. Так што почитай за честь. За такими, как он, Русь-матушка казной полнится. – И спросил сермяжного мужика: – Удоволен ли ты, дорогой гостьюшка, застольем?

      – Благодарствую, – куражится тот, в упор глядя на Курагу. – Я маловытен[22], с меня и хрена с редечкой довольно.

      Хлебосольный Римский-Корсаков коротко хохотнул и воскликнул, как заздравную спел:

      – А для знакомства сердешного давайте-ка, други, да под пельмешки, по малому ковшичку водочки хряпнем! И штоб по душе она, как барашек по лужочку, весело пробежа-а-лася!

      И хряпнули. У Кураги глаза на лоб выкатились. А воевода с кузнецом перемигиваются: знай наших!

      Лакомится князь незнакомой снедью и подвоха не чует. Воевода меж тем к кузнецу обернулся и говорит тихоречиво этак медовым голоском:

      – Эх, друже Михайла! Веселы привалы, хде казаки запевалы. А не разодолжишь ли песней душевной, штоб сердцу стало горячо?

      Тот давай отнекиваться:

      – Што ты, Михаил Игнатьевич, рад бы, спел, да голос не смел.

      Тогда воевода коварно прищурился на Курагу:

      – А намедни я слыхивал, друже Михайла, што князь-то наш – знатный песельник. Шибко почитает сказителей. А повеждь-ка нам, князюшко, былину о Ханза-беге?

      Страх опоясал князьца, пирог с зайчатиной поперёк горла встал. Дых спёрло, слова вымолвить не может. С перепугу судорожно вцепился в рукоятку поясного, дарёного Адаем, ножа. Блеснуло из богатых ножен на свету стальное лезвие. А эти ничего, ржут, глядючи на Курагу, как жеребцы в стойле. Наконец Римский-Корсаков умилосердился:

      – Не пужайся, князь. Хошь и обдираешь ты свой народец, как коза липку, а верю: преданный ты русскому царю-батюшке.

      – Ладно тебе пенять, воеводушка, чего не бывает? – вступился за знатного инородца Коссевич.

      – Верно, бывает. Бывает, и мужик вместо бабы рожает! – сердито рявкнул воевода. – Я не буду тебя, князюшко, как дитя малое шпынять. А славь-ка ты бога своего нерусского, што я нынче такой веледушный. И всё же впредь, князь, поопасайся якшаться со всяким сбродом. И боле такой промашки не делай! А то болтаться тебе, как вашему бунтарю Ханзе-бегу, на виселице.

      Курага с ужасом втянул голову в плечи, словно пеньковая