Князь-раб. Том 1: Азъ грѣшный. Александр РодионовЧитать онлайн книгу.
я весеннему суслику ровня.
Ужинали при свете лучины. Старик не торопился с разговором. А Степану не терпелось:
– Ради чего я ему покоряться должен?
– Власть он в здешних краях. Как перечить?
– По-твоему, дедка, я должен стоять, как березка. Он с меня будет бересту драть, а я – стой?
– Та ведь не до смерти ободрал бы. Исполу предлагал поделить.
– Исполу. Мне, что ль, досталось то могильное золото? Он со всем нашим согласьем, со всей слободой готов исполу делиться? Готов, нечестивец. Да неравно получается, не исполу – один со всей слободы будет драть…
– Что ты отдал свое золото на дело книжное да на иконное, то я знаю. Ты, Степка, не кипятись. И все мы так – не себе, а на благочестие. Но как ты благочестие наше древлее блюсти будешь, коли тебе этот человек будет теперь на пятки наступать? Он ведь не отступится.
– Да он же воровски требует!
– Да и мы золото не больно праведно обрели. Грех я на душу взял – пошел с вами в бугры. Чьи-то могилки, пусть и не православные, опакостили.
Степан, распалившийся воспоминанием чередовской наглости, вдруг обмяк и потупился:
– Ты прости меня, дедка. Прости, я тоже грех взял… Не все могильное я отдал на иконы. – При этих словах Степан пошарил за пазухой и протянул старику открытую ладонь. В отблесках огня, свернувшись в ложбине ладони, сверкнул золотой зверь величиной не более голубиного яйца. Странно извернутый, так, что голова его касалась крестца, зверь бесстрастно смотрел на людей выпуклыми золотинами глаз. Старик отшатнулся.
– И ты сию нечестивость рядом со крестом бережешь! – воскликнул Силантий. – Такую несусветную ересь, язычество поганое! Грех на тебе, Степка. Нет, не то, что утаил, – грех, а то, что рядом с крестом…
Степан покаянно молчал. Потом сунул зверя в карман и негромко попросил:
– Прости, деданька. Соблазнился красотой, вот и принял грех. Жаль было, зверь невиданный…
– Молитвами, молитвами искупай…
Старик затеплил масляную лампаду перед бронзовым складнем, и пламя ее при каждом поклоне молящихся долго волновалось и клонилось дуновением воздуха к лику Спаса, оживляя его отсветами и бликами.
Перед тем как улечься спать, Силантий вернулся к вечернему разговору:
– Молодой ты, Степка. Твердости веры в тебе мало. А Господь должен быть в нас неисходно! Ты еще немало дров наломаешь. Ну и что с того, что мне поделиться с нечестивым пришлось? Ты оглянись вокруг смолокурки. Я тут уж и не помню, есть ли береза в округе нетронутая. Всю округу я оберестил, шкуру с берез деру на деготь. Иные березы успели и вторую бересту на снятых местах завести. Так и человек: с него дерут, а он, глядишь, да и снова оброс, снова именьем каким-нито обзавелся.
– Обидно, дедка, что он, голова этот, не чужой, не какой-то никонианец поганый, а к нашей вере склонен, я об этом слышал.
– Ох, темнеченьки! Ох, боюсь я, давно уже не склонен. В ином разе ему бы не ходить в казачьих начальных людях. Слышал и я, да вот что – всех, кто веры новой не причастился,