Тартюф, или Обманщик. Жан-Батист МольерЧитать онлайн книгу.
в церковь приходил вседневно, тих, смирен,
Молился близ меня и не вставал с колен.
Он привлекал к себе все взоры понемногу –
Так пламенна была его молитва Богу;
Он простирался ниц, и воздыхал в тиши,
И землю лобызал от полноты души;
Когда я выходил, он поспешал ко входу,
Чтоб своеручно мне подать святую воду.
Из уст его слуги, который был как он,
Узнав, кто он такой, что он всего лишен,
Я стал его кой-чем дарить; но каждократно
Меня он умолял частицу взять обратно.
«Нет, – говорил он мне, – довольно мне и треть;
Не стою я того, чтобы меня жалеть».
Когда ему на то я отвечал отказом,
Он тут же к нищим шел и раздавал все разом.
Тогда, вняв Небесам, его к себе я ввел,
И с той поры мой дом поистине процвел.
Здесь он за всем следит, и я доволен очень,
Что и моей женой он кровно озабочен:
Он сообщает мне, кто строит ей глаза,
И чуть ли не меня ревнивей в три раза.
Но до чего свое он простирает рвенье!
Себе он сущий вздор вменяет в преступленье;
Скорбит о пустяке, как бы он ни был мал.
Намедни он себя жестоко упрекал
За то, что изловил блоху, когда молился,
И, щелкая ее, не в меру горячился.
Клеант
Да вы с ума сошли, ей-богу, мой родной!
Или вы попросту смеетесь надо мной?
Вы полагаете, что этаким безумством…
Оргон
Мой шурин, ваш ответ проникнут вольнодумством;
Оно и вообще в душе сидит у вас;
И, как я вам уже предсказывал не раз,
Вы на себя еще накличете напасти.
Клеант
Вот так витийствуют все люди вашей масти:
Вам нужно, лишь таких, как сами вы, слепцов,
И вольнодумец тот, кто зрением здоров,
А кто не умилен притворным обезьянством,
Тот не щадит святынь и дышит окаянством.
Оставьте! Ваших слов не испугаюсь я;
Я смело говорю, и небо мне судья.
Меня не проведет какой-нибудь кривляка,
Притворный праведник – что показной вояка;
И как не видим мы, чтоб в час отважных дел
Доподлинный храбрец всех более шумел,
Так истый праведник, чья жизнь примерна, тоже
Не тот, кто напоказ гуляет с постной рожей.
Как? Неужели вы не видите того,
Где благочестие и где лишь ханжество?
Ужель вы мерите их мерою единой,
Не зная разницы меж ликом и личиной.
Чистосердечие отождествив с игрой,
Смешав действительность с обманчивой марой[1],
Не отличая плоть от оболочки лживой
И полноценную монету от фальшивой?
Как странно, право же, устроен человек!
Естественным его не видим мы вовек.
Пределы разума ему тесней темницы,
Он силится во всем переступать границы.
И наилучшее из всех своих даров
Преувеличеньем он исказить готов.
Все это просто так вы к сведенью примите.
Оргон
Еще
Мара – все кажущееся, призрачное.