Сердца под октябрьским дождём. Дмитрий АхметшинЧитать онлайн книгу.
не знал, что такое меланхолия, теперь же могу по праву считаться доктором меланхолических наук. Когда хочется посмотреть на людей, крадусь к дверному глазку и, затаив дыхание, караулю соседей (только потом понимаю что это глупо; меня ведь всё равно никто не слышит). Больше не колочусь о дверь, как пойманный в капкан зверёк; но когда кто-то проходит, неосознанно хватаюсь за ручку.
Хоть бы одним глазком взглянуть, что там, в ванной. Пытался спать, но пять или шесть раз пробуждался от видения: что-то багровое мелькает там, под решёткой слива. Вроде языка, или…
Свои естественные надобности я справляю теперь в раковину на кухне – по крайней мере, те, что поменьше, – а большие, кажется, с некоторых пор просто разлагаются до полного исчезновения в моём организме.
«Как тебе это нравится?» – спрашиваю я Чипсу, сам не понимая, что всё-таки имею ввиду.
Пока я бродил по квартире, кое-что из знакомых вещей пропало. Например, стул с резной спинкой. С круглого книжного столика исчез будильник, несколько книг валяется под ногами, словно подстреленные дробью птицы. Может быть, это я их скинул. Не помню. Зато точно помню, что я не курил уже много дней. Так откуда же берутся эти кучки пепла, словно кто-то неслышно крадётся за мной, смоля одну сигарету за другой, и, издевательски ухмыляясь, стряхивает пепел себе под ноги?
Таскаю с собой за пазухой длинный кухонный нож, обёрнутый для безопасности шарфом, и хватаюсь за оружие при любом, самом маленьком шуме.
Только теперь заметил, как оглушительна тишина без тиканья часов. Где же этот чёртов будильник?
…
О чём это я? Почему меня вдруг начала заботить такая ерунда? Единственное, что я по-настоящему хочу – выбраться отсюда, уехать прочь из этого дома, с этой улицы, из города, где всё равно меня ничего не держит. Да уж, самое время задать себе вопрос, для чего я жил здесь всё это время? Какие цели преследовал?
Ответов нет. Среди стен городских строений, облицованных пыльным камнем, мне становилось легче, все тревоги и бремя прошлой жизни уплывали вместе с грязной водой по стокам. Смешно! Я обсасываю эти мысли, как виноградные косточки, в то время как задуматься об этом надо было хотя бы несколькими неделями раньше.
Когда исчез последний звук, прочно связывающий меня с реальностью, стали возникать другие. Услышав в повседневной суете, их легко списать на ветерок, кота, соседей или возраст перекрытий. Например, где-то раздавались тихие, но явственные шлепки, будто кто-то лопает во рту ягоды крыжовника. Хотел бы я сказать, что это всё проказы Чипсы. Последнее время попугай почти перестал вылезать из своего логова. Часто я видел её спящей, с головой под крылом, и огромная тень, которую полуденное солнце рисовало на стене за клеткой, казалась безголовой.
После ломаной-переломанной полуденной дрёмы (по-настоящему уснуть так и не удалось) я заметил, что вторая и теперь единственная оставшаяся у меня подушка испачкана чем-то чёрным. Не кровь, как я сначала подумал – раньше у меня иногда кровил без видимой причины нос, – а как каменноугольная смола. От неё несло болотом и стоялой