Лики ревности. Мари-Бернадетт ДюпюиЧитать онлайн книгу.
не было и намека. От этой мысли кровь застыла у нее в жилах.
– От нас тут никакого проку, – тихо проговорила Онорина. – Будет лучше, мои хорошие, если мы все втроем пойдем в церковь и помолимся. Господь милостив, он сжалится над нами.
– Лучше я останусь ждать тут, – возразила юная полька. – Если они поднимут Тома и Пьера…
– Раньше ночи этого не случится, Йоланта. Идем, дитя мое. А ты, Изора?
– Да, конечно, я иду с вами! – согласилась девушка.
Тома жив! Его обязательно спасут. Его не достали немецкие пули, и он просто не может погибнуть здесь, в недрах родной Вандеи!
Тома ненадолго впал в забытье. Из дремоты его вырвал хриплый стон юного поляка. Парень встряхнулся, упрекая себя за то, что поддался усталости.
– Очень больно, малыш? – спросил он. – Черт подери, да ты весь горишь!
Они лежали рядом. Со вчерашнего дня Тома время от времени трогал лоб мальчика, чтобы удостовериться, что у того нет жара.
– Мне плохо, Тома, не могу больше! – задыхаясь, проговорил Пьер. – Я скоро умру, никогда больше не увижу солнца, никогда!
– Не говори так. Слышишь, как стучат кирками наши товарищи? Они работают, разбирают камни и ни за что они не оставят нас умирать в подземной темнице. Мой отец сказал бы тебе то же самое. «Чернолицые»[10] – они все как одна большая семья.
Тома схватил обушок и в очередной раз ударил по ближнему валуну. С тех пор, как они оказались пленниками каверны, образовавшейся в результате обвала, Тома давал знать, что они живы, ритмичными сильными ударами. Им с Пьером тоже было слышно, как неподалеку рубят и отворачивают камни, но работы по расчистке забоя затянулись. Надежда не покидала Тома, однако участь несчастного мальчика беспокоила его до такой степени, что он забыл о собственных страданиях – о мучительном голоде и об усталости.
– Тома, прошу, поговори со мной, – взмолился Пьер. – Меня в сон клонит. Если я засну, то открою глаза уже на небе, в объятиях моей бедной матушки! Она ждет меня. Я точно знаю.
– Чушь! Пока я еще могу шевелиться, я не дам тебе умереть. Нас скоро освободят. Отвалят проклятые камни и вытащат.
– Тогда посвети зажигалкой, чуть-чуть! – взмолился мальчик, стуча зубами. – В этой черноте свихнуться можно!
– Посвечу, малыш, только позже. Сейчас я дам тебе попить. Слава богу, хоть воды у нас вдоволь. Жажда – самое худшее, что может быть, верно?
Тома нашел на ощупь оловянную кружку, которую вместе с обедом носил в кожаном мешочке и которая, к счастью, не помялась, когда его отбросило взрывной волной. Так что у них с Пьером было даже немного еды. Они перекусывали понемногу хлебом – по крошечному кусочку за раз. А вот воды оказалось предостаточно: она стекала по стенам, образуя лужи. Ничего, что жирновата и с землистым привкусом, – жажду она утоляла.
– Терпение, Пьер! Сколько времени прошло, а мы держимся! Ты просто не можешь сейчас взять и оставить меня в одиночестве! – подбадривал
Этому прозвищу (gueules noires, буквально «черные рожи») углекопы обязаны своим вечно черным от угольной пыли лицам.