Российская психология в пространстве мировой науки. Ирина МироненкоЧитать онлайн книгу.
В. Петровский называет способ существования отечественной психологии при советской власти тактикой выживания [Петровский, 2000]. Возможно, как один из аспектов этой тактики следует рассматривать ту своеобразную маскировку «острых углов», затушевывание полемического потенциала работ, которые закрепились в нашей науке в советский период. «Позитивизм, обросший марксистской фразеологией» [Юревич, 2004, с. 12], действительно составлял внешнюю поверхность советской психологии. Внимание цензоров, привлеченное яркими, полемически заостренными положениями, оборачивалось запретом, если не уничтожением, по всей видимости, «на всякий случай», чтобы не пропустить что-нибудь опасное. Вспомним судьбу таких «смелых», как Л. С. Выготский, В. А. Вагнер, Б. Ф. Поршнев. Эти ученые не грешили против официальной идеологии марксизма, напротив, они были даже слишком последовательными марксистами в использовании диалектического метода, в своем подходе к человеческой психике как к явлению изначально внутренне противоречивому, развитие которого потому и происходит с неизбежностью, что основано на внутреннем противоречии. Они не были репрессированы, но их труды фактически не публиковались прижизненно, игнорировались официальной наукой, уже набранными исчезали в типографиях.
А. В. Юревич говорит об утрате современной отечественной социогуманитарной наукой, и в первую очередь психологией, претензий на «самобытность», о том, что отечественные ученые «как "интеллектуальные посредники" <…> играют очень важную и вполне творческую роль, однако свое традиционное предназначение в качестве производителей нового знания они начинают утрачивать.
И это – возможно, главный результат «адаптации» отечественной социогуманитарной науки к тому социальному контексту, который сложился в современной России» [Юревич, 2004, с. 13] (курсив наш. – И. М.).
Школа в науке – явление временное. Возможно, наступает естественный конец той школы, которая сложилась в СССР. В то же время есть основания думать, что возможно возрождение этой школы в новом облике, соответствующем реалиям современности, в чем-то радикально отличной от советского периода, но что-то главное в традиционной парадигме развивающей. Конечно, не следует рассчитывать, что все, получившие диплом психолога в современной России сплотятся в единое моно методологическое течение, как это было в советский период. Это и невозможно, и ненужно. Существенная часть этих людей уже и не имеет прямого отношения к той школе, которая развивалась в России на протяжении большей части XX века. Достаточно вспомнить, что в 1984 г. в России психологов выпускали три университета (девять в СССР), и в весьма ограниченном количестве, а сейчас более 300 ВУЗов России ежегодно выпускают более 5000 психологов. При таких темпах роста психологического сообщества на фоне методологической эклектики бороться следует не за методологическое единство, а за сохранение норм научности в целом.
Российская психология сейчас подобна кораблю, идущему между Сциллой западных направлений и Харибдой