Любаха. Рассказы о Марусе. Марина ВажоваЧитать онлайн книгу.
хлеб вперёд получить.
Вот кто-то чёрный стоит, неподвижно, как замороженный. Но нет, двинулась фигура и резко – к ней, Любахе.
– Принесла? – И руку тянет.
– Вот, на троих, до конца месяца. Только нельзя ли…
– Сетка где? – Голос безучастный, не такой, как вчера, когда про чай и спирт разбавленный рассказывала.
Да та ли это тётка? Ну-ка, в лицо посмотрю. Та, та самая, вот и усики на верхней губе, и кольцо тусклым блестит на безымянном пальце. Только молчит как-то странно. Хотя ничего и странного: теперь не до разговоров, они только повредить могут. Теперь надо дело делать.
– К дверям не лезь, я сюда принесу.
И вмиг протиснулась сквозь толпу и в чёрном проёме исчезла. Нет уж, надо у входа ждать, чтобы не упустить. Хоть тётка и надёжная – крёстную знает и батю помнит – но сейчас всяк за себя. Так лучше будет: встретит её у дверей, а делить к скверу пойдут, чтоб никто не видел, а то и отнять могут.
Забыла напомнить про чай! Оробела почему-то, а вчера так душевно было, так смешно сестру-хлеборезку изображала, которую все обмануть норовят, так что приглядывать за ней приходится. Но это не помогает, от доброты и рассеянности она то перевесит хлеба, то иждивенцам как на рабочую карточку выдаст – неприятности потом на работе. Судом грозят, но на её жалкое лицо взглянут – прощают: ведь не ворует она, а сроду такая жалостливая.
Вчера всё было понятно и легко. Сегодня как-то тревожно. Карточки отдала… А вдруг обманет, выйдет и скажет, что в первый раз её видит, никаких карточек не брала, всё Любахе с голодухи померещилось. И ведь поверят ей, взрослой женщине, а не Любке в обтрёпанной кротовой шубке, с красными от мороза несоразмерно большими руками и неистребимым запахом мочи. Но хлеб-то, хлеб! Откуда, спрашивается, у тётки так много хлеба? Тут всё и раскроется, люди поймут! Хлеб, может, и вернуть придётся, но карточки ей уж точно отдадут. Не имеют права забрать!
Эх, зря она это и затеяла! Не отменят карточки, война ещё долго не закончится, хлеб нужен каждый день. А то одна рассказывала, что её соседка съела свой хлеб, потом за своих умерших ночью детей-двойняшек съела, и тут же её скрутило – заворот кишок, она и померла. Не, Любка так не поступит, потихоньку будет есть, на части всё разделит и обязательно с чаем. Про чай забыла напомнить! Наверняка тётка всё забудет, пропало теперь настоящее чаепитие!
Что-то долго она не выходит. Ведь если сестра – хлеборезка, должна мигом отпустить и не за прилавком, а в кладовке справа. Любаха видела, как в эту кладовку люди иногда заходят, а из очереди кто-то сунулся – чуть не с кулаками вытурили, грозили милицией.
Что ж такое? Куда она подевалась? Вот уж и народу мало осталось, надо зайти. Если она там сидит и с сестрой язык чешет, Любаха ей паёк не оставит, так не договаривались. Но где ж она? Нет тётки, как сквозь землю провалилась. Может, всё же в кладовке?
– Куда