По велению Чингисхана. Николай ЛугиновЧитать онлайн книгу.
пузырь!
«Да-да! – вспомнил усталый Мухулай. – Когда забивают скот, то высушивают бычьи мочевые пузыри, внутрь которых кладут сухие горошины, и встряхивают под ухом дитя… Если ребенок определит по звуку, сколько горошин внутри сухого пузыря, – получает погремушку. И у меня в детстве были такие игрушки… Я ведь хорошо определял на слух: две, три или пять горошин в желто-черной пустоте…»
И когда пришел Кехсэй-Сабарах, Мухулай заговорил с ним так:
– Мое слово – это слово моего хана. Ты готов слушать?
– Слушаю… – тихо ответил старый полководец.
– Мне велено сказать, что мы не хотим расформировывать ваше войско, разрушать его звенья и связки. Более того, хан собирается вооружить найманов, но я сомневаюсь: а вдруг нашими же уздечками да нас и обротают? Я говорю с тобой, потому что доверяю тебе. Ты благороден, как и наш хан, который не только спас ваш народ от рабства, но и приравнял его к своему. Так что ты скажешь?
Кехсэй-Сабарах замычал нечто невнятное:
– Я стар… оставьте меня умереть… не знаю… не хочу знать… зачем такая спешка?
– Спешка? – деланно удивился Мухулай. – Это не спешка, а выражение доверия, старик. Мне кажется, ты против того, чтобы ваши люди получили оружие! А я думал, ты порадуешься вести об освобождении найманов!
Кехсэй-Сабарах заговорил, по-прежнему не подымая глаз:
– Слишком добрые и приветливые люди становятся слишком жестокими и беспощадными, если разочаруются в своем понимании добра. Это говорю я, проживший долгую и открытую к людям жизнь. И я на вашем месте не спешил бы к полному слиянию с нами: нужно дать время, чтобы затянулись душевные раны, остыли возмущенные крахом ила сердца. Иначе ваши добрые намерения истолкуются болезненным сознанием наших воевод превратно…
Итак, одна горошина есть. И Мухулай продолжил:
– В чем-то ты прав. Благодарю тебя. Но если ты, такой умный и уважаемый среди наших народов воин, не хочешь вывести своих к ясности и миру с нами, то от кого нашему хану ждать понимания? хан хочет приблизить тебя к своей особе и к нашим военным секретам, а ты, похоже, набиваешь себе цену? Есть ли что-то более ценное, чем сама жизнь? «Свобода», – скажешь ты. Но ведь хан дает тебе и свободу. Ты не предатель, не перебежчик, не клятвопреступник. Тайан-хан своей смертью оплатил эту вашу свободу. И старым не прикидывайся – я видел, как ты воюешь! Так в чем же дело?
И снова Кехсэй-Сабарах не выпрямил стана, не поднял головы. Он лишь всей грудью тяжело вздохнул.
– Не надо думать, что я заставляю себя упрашивать… Я не настолько глуп и корыстен, как может показаться из-за моего упрямства. Я был советником Инанча-Билгэ-хана, потом его сына…
– Почему, старик, ханы сперва приближают тебя, а потом отстраняют и отдаляют?
– Я говорил правду. А правда частенько похожа на сухую лепешку: кому хочется ее жевать, если вокруг море вкусной, как спелая дыня, лжи? Вот и я, говоря правду, быстро становился носильщиком сухих лепешек к столу своего хана. Куда