Ода одуванчику. Владимир ГандельсманЧитать онлайн книгу.

      Сон о пластинке, пастила, душа плаксива, осипла, полночь у стола её скосила.

      Сон о пластинке по челу. Болезнь желанна. На чердаки свои лечу, в свои чуланы.

      Там абажур, истлевший в прах, и лампа-филин, и чахнет детский хлам в чехлах, и я всесилен.

      Часы, туманность Андромеды, слова, как мозг, воспалены, компрессы снега, нега, сны, ангина, привкус мёда.

      Рука папы просунута под одеяло – мгновенная прохлада, тут же обнятая жаром.

      Она давняя, знаю её очень давно.

      Вертишься около, вокруг руки, пятка достигает холодноватой воли.

      Рука, как прилипший кленовый лист, распластана между ключицами.

      Устал, щурюсь на малиновое, теперь без движения, только играю с малиновым, щурясь.

      Тело расслаблено, и я успокаиваюсь, паинька паинька баюшки-баю

      и снегом

      засыпаемый

      тихо засыпаю

      Но уже с настоящим снегом.

      Рука мамы не такая тёплая, потому что на улице.

      Она бела, пахнет глицерином, молода.

      Знаю, что меня ждёт. Урок музыки и – после.

      И вот ступаешь по снегу, держась за руку.

      Ступая, наслаждаешься податливостью его, под ногой он не рассыпается, а упруго уступает. Коротко мурлычет. Он обязательно идёт, снег, и – вечером.

      Всё это происходит в пятницу, и не идёт, а с неба пятится.

      Снежинки – воздушные гимнасты, захлёстнуты ритмом улицы и, свиваясь,

      взмывают вверх.

      За одной из них слежу и загадываю, что успею доследить её падение, успею, не замедляя шага, и если успею, то что-то случится, а что – не придумать. Она резко оставляет меня слева, оглядываюсь и так иду, хватаясь за руку всё сильнее. И пока фон стены тёмен, всё со мной и со мной, и вдруг тонет в белом рукоплескании витрины.

      Теперь вдоль железной ограды, за которой сад.

      Он в редком огне.

      Ограда, ограда, пытаюсь свободной рукой вести по каждому пруту, но рука отстаёт, мёрзнет. В карман. И тут – стена, сплошная стена дома, ни окна, и её расщепляет, как трещина, дерево.

      Скоро уже, скоро.

      Волнуясь, ты передаёшь руке, которую сжал, всю тревогу.

      Уже пахнет кислыми кошками и серые под ногами пятна. Серые с белым.

      Теперь два шага, три – ровных, и в затылок сбегаются мурашки с предплечий и со спины. Тёмные, красные, полированные, красные, тёмные пятна.

      Под подбородком щекотный шнурок.

      Невыводимый запах нафталина.

      Белый слон, белый слон, он напрасен, белый слон.

      Белый слон расплывается, и мёртвая танцовщица

      полкой.

      И