В кружащей лодке. Юрий РяшенцевЧитать онлайн книгу.
что под покровом, все нагое
неугомонно проникало в сны.
Я думал: враки!
Но оказалось, что я жил во мраке.
Мне дружно свиньи, козы и собаки
доказывали правоту шпаны.
Все так и было –
по слову Дрына, вора и дебила.
Эпоха тыла это подтвердила:
торжествовал порок!
Кот – кошку Лушку,
петух топтал несушку,
и пинчер Джек трепал свою подружку
не всякий день, но в предрешенный срок.
А тут
границы Спарты,
указкой теребя прорехи карты,
красавица Айгюль с соседней парты
показывала робко – глазки вниз.
Она – и так?
Да пусть и через годы
она – и так?! Она, венец природы!
Но тыл являл мне случки, после – роды.
И кот весь март в загривок Лушку грыз.
И зверь, и птица
блюли свое. Что ж, надо согласиться.
Но все же это – морды. Мы же – лица!
Я на бездетность обрекал свой род…
Чего иного,
а землю не собьешь с пути земного.
Фронт убивал. Но тыл рождал нас снова.
И продолжал земной круговорот.
Птицеферма
Средь мелких плимутроков и легорнов
вальяжны, как гвардейцы, кохинхины.
Откуда-то из детства звуки горна
летят, летят сквозь заросли рябины.
Трагическое место – птицеферма.
Идет петух, величествен и мрачен,
с осанкой и судьбою Олоферна:
топор уже отточен, час назначен.
И наблюдая за народом птичьим,
и Тацита припомнишь, и Плутарха:
народ ответит полным безразличьем
на казнь высокочтимого монарха.
Лишь перышко из царского наряда
над курами летает и доныне,
да петушок невзрачный не без яда
толкует что-то о пустой гордыне.
Возвращение в Москву
Оренбургские степи. Колес чуть живое вращенье.
Возвращенье – куда и откуда? – в Москву возвращенье!
Там сейчас, что ни вечер, победно, кроваво и люто
возникают над выжившей Родиной гроздья салюта.
Нас тогда разделили не боги наживы, не Молох,
а предтеча грядущих жестоких гражданских размолвок:
– Что ж вы, суки, сбежали, засранцы, бздуны, отщепенцы?
– Что ж вы, гниды, остались: в расчете, пожалуют немцы?..
Что за сила живет в нашем сложном недружном народе,
что – хребет сокрушил этой гидре, незыблемой, вроде…
Проход пленных. Немцев
Немцев гнали, считай, что от Химок и до Берлина,
а догадавшихся сдаться – в Москве, через Крымский мост.
Шла больная, небритая, битая горе-рванина,
шла и будто стыдилась за свой ненордический рост.
Лишь в начале колонны нормальные шли генералы,
как-то помня еще образцы офицерской ходьбы.
Среди