В кружащей лодке. Юрий РяшенцевЧитать онлайн книгу.

      Я хочу описать восприятие мая подростком.

      Он не знает еще, что и май – только месяц в году.

      Но движение липы, взмывающей над перекрестком,

      он уже ощутил, и душе его – невмоготу.

      Как сова на мышонка, глядит на беднягу экзамен.

      Но семейной нужде благодарен, встаю из-за книг.

      Квартирующий старый писатель, роняющий «Амен!»,

      этой дивной латынью венчает паденье вериг.

      Нет, покуда свежо. Но колышутся стекла вдоль клиник.

      А еще потоньшают стволы. А еще прилетит

      слаборазвитый ветер и, как невезучий алхимик,

      в серебро одуванчиков золото вдруг превратит.

      Легкий мел на асфальте под красною туфелькой ловкой

      подчеркнет, что весна – прошлогодней весне не чета.

      Не здоровайся с этой раскосой шальной полукровкой –

      Фенимором и прерией веет ее красота.

      Фенимором! И ты, поспевающий за клопомором

      до закрытья аптеки, – ты полон счастливой тоски,

      при которой да сгинет вся мразь бытовая по норам,

      да ползут по просторам лишь майские только жуки!

      Странный ветер предчувствий струит этот месяц-предтеча.

      Трын-трава с мандрагорой сплели ароматы в один.

      Сон со стыдным объятьем, крахмальным мечтам не переча,

      вызревает махровым бутоном средь мартовских льдин.

      И в небесной игре, в палисадниках старых домишек,

      в махаоне на ставне погодинской тихой избы

      вдруг сквозит обещаний такой беспощадный излишек

      и такая нехватка немедленных жестов судьбы…

      Как его оценить: глубина безнадежная, вздор ли

      этот ветер, который я пью и в котором тону?

      Кто же знает, что сладкий комок в отгорланившем горле

      лучше слова и музыки явит мне эту весну.

      Того, что пьют обычно стопкой,

      хватив из кружки из пивной,

      стеклянный, оловянный, стойкий,

      солдатик банды выпускной,

      я шел сквозь бал. Теловерченье

      таило сладостный искус.

      В раздельном подлом обученьи

      был свой кривой, но твердый плюс.

      Шарфы с неведомою целью

      с девичьих вдруг слетали плеч.

      И завуч видел панацею

      в том, чтобы классы уберечь

      от непредвиденных событий,

      верней, предвиденных лишь им,

      врагом и знатоком соитий,

      объятий недругом большим.

      Но он один, а классов много.

      И под июньскою луной

      в стенах учебного чертога

      то