Прощание с «Императрицей». Юрий ИваниченкоЧитать онлайн книгу.
и «Кагул», четыре морских тральщика и один вспомогательный крейсер. 8 миноносцев были высланы ранее, чтобы следить за противником. «Бреслау» попытался отогнать их, завязалась энергичная перестрелка. Тем временем крейсер «Память Меркурия», опередив броненосную эскадру, приблизился к акватории первого боевого столкновения.
Увидев крейсер «Память Меркурия», «Гебен» повернул на него и с дистанции 130 кабельтовых открыл огонь из орудий главного калибра. Но снаряды первых залпов легли с большим недолётом. Дистанция между кораблями сокращалась, но тут наблюдатели «Гебена» обнаружили приближение новых кораблей и опознали русские линкоры. Немецко-турецкий линейный крейсер немедленно повернул и, держась вне дальности артиллерийского огня эскадры, начал уходить на юг. «Бреслау» ещё продолжал сближение с русскими кораблями, но, когда «Пантелеймон» сделал по нему несколько выстрелов, тоже развернулся и полным ходом пошел к югу.
Черноморский флот, отпустив тральщики в Севастополь, преследовал противника до темноты. Миноносцами был предпринят ночной поиск «Гебена» с целью его атаки, но линейный крейсер ушёл в Босфор.
Василий Иванов
Петроград. Май 1915-го
Нина опаздывала. Васька вновь с сожалением оглянулся на чёрную вывеску, где даже для Петроградской строгости в тоне рекламы как-то уж очень вызывающе и лихо плясали буковки «Квасная» и пузырилась глазурованная пена из кружки-бочонка. Даже повеяло, кажется, по-летнему ледяной медовухой…
А то уж сил нет в кителе, хоть и в белом береговом, как в панцире, да с парадными перчатками. И палит же как! Словно Невский – эту беспрестанно шуршащую афишу с новостями да объявлениями – кто-то поджигает огромной радужной лупой солнца…
А Нина опаздывала, что не было ново и уже не вызывало ни страшных сомнений: «Наскучил?», ни припадков необъяснимой ревности: «Скопин, подлец, грозил, что уведёт! А ему-то раз плюнуть, хлыщу…»
Мичман Иванов, не выдержав, скинул фуражку в белом чехле, обмахнулся ею как веером: «Словно мадам какая в партере…»
Собственно говоря, в последние годы – а применительно к прожитому мичманом Ивановым это будет год, много два – рыцарская преданность девице Нелидовой была больше ритуалом. Или даже продолжением детской игры, когда он и севастопольский его товарищ Мишка – двое влюблённых друзей – сидели на старинном тутовнике, наблюдая за розовым мотыльком, порхающим в соседском розарии, и понимающе переглядывались: «И создаёт же природа подобное великолепие?!» Сидели мёртво, как столбняком хваченные, – боялись обнаружить свой преступный дозор. Moveton: «Бог весть, что подумать можно»! А уж выдать на смех сестре клятвенный уговор: «Хранить преданность Прекрасной Даме, по-товарищески разделяя страдание, но не деля её ответных чувств, кому бы те ни достались», – этого невозможно представить! Лучше уж им с Мишкой с тутовника того головой вниз… Страшная тайна! Вот и сидели, точно в театральной ложе, горячо обсуждая игру актрисы. При случае посылая знаки внимания через отходящую доску забора: то яблоком самым спелым, то самой