Аспазия Ламприди. Греческие повести и рассказы. Константин ЛеонтьевЧитать онлайн книгу.
думаю, ваш муж – ничтожный купец, скупой и скучный, больше ничего!
Она засмеялась и отвечала:
– Нет, он не глуп, а скуп и толст – это правда; я за него вышла по совету матери, потом немного полюбила. Конечно, видишь его каждый день; тогда он был моложе, собой лучше…
– А теперь, – говорю я, – можно бы и меня полюбить.
– Я люблю вас, отчего ж вас не любить? Вы мне зла никакого не сделали…
Ранит таким ответом в самую душу; и тут же елей на рану…
– А! забыла, хотела вам показать одну вещь! И показала мне и перевела стих Гёте:
Я слишком стара, чтобы только шутить…
И слишком юна, чтобы жить без желаний…
А все-таки я достигну того, что желаю. Она будет моя! Вчера я спросил у нее:
– Скажите, отчего вы так холодны? Вы знаете, как я люблю вас. И вы ко мне не равнодушны: я это вижу. Зачем же медлить моим счастием?
– У вас кровь горячая, а сердце холодное; а у меня кровь холодная, а сердце горячее, – отвечала она. – Скоро придет любовь, скоро и уйдет; я хочу, чтоб она долго, долго длилась!
Вот какова она! Вот школа терпенья, друг мой! Посуди ты сам! Прощай!
Твой H – с.
P. S.
Сейчас вернулся от нее. Я в восторге! Я решился поцеловать ее насильно… и не раз, а сто, тысячу раз. Она слегка сопротивлялась. Я думал: кончено! скажет она: «Так-то вы уважаете меня. Идите вон». Ничуть не бывало! Лицо ее горело; но сама она была на вид покойна; села на диван, взяла работу и спросила: «Вы в Афинах никогда не бывали?»
Я даже не ответил ей на это и вне себя от радости ушел домой. Вот она какая!
Июнь.
Поздравь, поздравь меня, мой друг, она меня любит, она моя! Даже холодность ее, и та восхищает меня! Когда я осыпаю ее ласками, она молча смотрит на меня, так тихо, как будто хочет сказать: «Что с тобой? Это так просто и в порядке вещей!»
Когда, на рассвете, я пробирался от нее домой по садам и видел еще спящее очаровательное селенье наше, дальний город и море, и зелень, – мне пришла непростительная для грека мысль… Я думал: «О! пусть хоть век царствуют над нами турки, лишь бы все греки были счастливы как я!»
Прощай и не жди писем долго.
Июнь.
Все хорошо. Но глаз коршуна все внимательнее и внимательнее следит за нами.
Уже Ревекка жаловалась мне на замечания злой старухи. Она грозится написать сыну и звать его сюда.
Сам банкир – предобрый старичок и не алчный; и Ревекку любит, и меня; но боится коршуна. Я сумел понравиться ему, он живал когда-то в Константинополе и любит хвалиться своими связями и тем, что не раз в белых перчатках езжал на посольские балы.
– С тех пор, – говорил он, – я и стал благородный. В Константинополе такой обычай: кто бывает у посланников, тот благородный.
Того банкира, который доставал ему билеты на балы, он зовет «благодетель».
На этой-то струне его сердца я и постараюсь чаще играть, чтобы привлечь его на нашу сторону; Ревекка делает то же.
Недавно