Безумие Божье. Путешествие по миру гонений. Ник РипкенЧитать онлайн книгу.
не пришлось повторять.
Да, я жаждал покинуть Сомалиленд. Но еще сильней я хотел вернуться домой в Найроби, к Рут и мальчишкам. Я уже три недели не слышал ни слова от семьи, а они – от меня: все это происходило до того, как революция в мобильной и спутниковой связи охватила большую часть Африки.
Будь у меня парашют, когда мы заходили на посадку над Найроби, я бы, наверное, выпрыгнул, не дожидаясь приземления в аэропорту Вильсона. Я не мог сообщить Рут, что возвращаюсь, и помчался домой на такси – сделать сюрприз.
После двух недель в мире Сомали, совершенно мне чуждом, было слегка нереально находиться в мире родном, – пройти в свой дом, съесть нормальный ужин, за настоящим столом, с семьей, уснуть в своей постели и снова жить привычной жизнью. Я будто за день выбрался из ада и оказался в раю.
Но как же бушевали мои чувства! Я был на вершине счастья от того, что я снова с родными – но не мог избавиться от чувства вины, когда принимал ванну.
В Сомали я сделал сотни фотографий. Я снимал когда только мог. Как только снимки проявили, я показал их Рут и сыновьям. Я пытался рассказать жене обо всем. Я говорил, она спрашивала. Со временем я вспоминал все больше – и наконец подвел итог тому, что пережил, прочувствовал и, как я надеюсь, познал за эти три безумные недели.
Тогда я и понятия не имел, чего могло бы там достичь гуманитарное агентство. Я даже не знал, с чего нам начать. И если бы меня попросили оценить все честно и откровенно, я бы сказал, что Сомалиленд – самое нищее, самое безнадежное, самое злодейское, бесчеловечное, жуткое, дьявольское место на всей нашей Земле.
Вскоре я узнал, что ошибался. В последнем пункте. Столица Сомали, Могадишо, оказалась еще хуже. И именно туда мне предстояло направиться.
Но я хотел быть ветврачом!
В церковь я ходил и после того пасхального прозрения в мои одиннадцать. Но после краткой встречи с религией почти все время, силы и интерес я посвящал работе и спорту. Мне нравилась жизнь на ферме – я любил выращивать всякие растения, заботиться о зверушках, ездить верхом, – и я стал мечтать, как поступлю в ветеринарную школу. О школе обычной я тревожился не особо, хотя и понимал, что для моего будущего она, наверное, очень важна.
Я слегка удивился, когда как-то ранней весной – доучиться оставалось всего ничего, – в школу пришел отец и забрал меня из класса. Едва я успел забраться в его пикап, он завел разговор о том, как я поступлю осенью в колледж и как им с матерью было приятно, когда Университет Кентукки назначил мне стипендию для обучения ветеринарии. (Наверное, так он выражал: «Горжусь тобой, сынок» – если знать моего отца, это поистине был верх его отеческих признаний.)
Но он знал, что даже со стипендией мне требовались деньги на дорогу и прочие расходы – и учебные, и случайные.
«И потому, – продолжил он, – я нашел тебе работу. Там и сможешь подбить деньжат до колледжа».
Отец был «синим воротничком», а еще полдня пахал на ферме, и хоть особых денег