Дели-акыз. Лидия ЧарскаяЧитать онлайн книгу.
пристали к её миниатюрным ножкам; голубой, цвета неба, бешмет плотно охватывает стройную тонкую фигуру. Её густые черные волосы, заплетенные в дюжину кос по-татарски, змеятся по спине чуть не до пола, ниспадая тяжелыми нитями со вплетенными в них монетами.
– Давай розы, аромат души моей, давай розы! – кричит Селтонет, сбегая с нижней галерейки джаваховского дома.
И вдруг, подняв глаза, встречает направленный на нее взгляд приехавшего хорунжего.
– Селим! Солнце мое! А Селтонет и не знает, что ты здесь…
И её правильное тонкое личико заливается ярким румянцем не то смущенья, не то восторга.
– Уж будто не видала, как Аршак прогуливает его коня? – лукаво сощурив бойкие глазенки, допытывается у кабардинки Глаша.
Еще ярче вспыхивает гордое лицо девушки. Еще пламеннее сверкают восточные глаза. Но она всячески старается скрыть свое смущение.
– Я тебе дам шутить над старшими горный козленок, – смеется Селтонет, сверкая ровными белыми, как жемчужинки, зубами. И, чтобы подавить охватившее ее радостное волнение, кидается за Глашей, с веселым визгом метнувшейся от неё.
Селим, вспомнив недавнее детство, бросается следом за ними. Красные и возбужденные бегом, они почти одновременно все трое влетают на галерею джаваховского дома. Здесь Людмила Алёксандровна, или тетя Люда, как называют ее дети питомника, плетет и развешивает гирлянды из цветов и зелени при помощи двух молодых девушек, бойкой и румяной Маруси Хоменко, кубанской казачки, с некрасивым, но чрезвычайно веселым и живым лицом, и миловидной, поэтичной, бледной и миниатюрной Гемы Донадзе, грузинки из Алазани, прелестное кроткое личико которой совершенно утонуло в копнах темных кудрей.
– Селим, здравствуй, мальчик! Как хорошо, что ты приехал, – говорит тетя Люда, протягивая обе руки навстречу юному офицеру.
У тети Люды доброе нежное лицо, задумчивые глаза украинки с их вечной затаенной грустью, и ранняя седина в густых темных волосах. Ей, тете Люде, около сорока лет, но душа её чиста и прозрачно-ясна, как душа дитя.
Селим бросается к ней и с жаром целует её бледные руки, так часто поддерживавшие его в раннем отрочестве, отводившие его от всего дурного, что встречалось на его пути.
Он не менее нежели сам «Друг», – как называют все живущие здесь Нину Бек-Израил, главную начальницу питомника, – любит эту добрую, милую пожилую девушку, всю отдавшуюся служению ближним.
– Ага, вот и мы. А вы все копаетесь? У вас еще ничего не готово?
К Глаше приблизились двое юношей. Один высокий, статный в живописном кавказском наряде, в сером бешмете, с газырями и кинжалом, заткнутым за пояс, и в белой папахе, сдвинутой за затылок, красавец собою, с открытым мужественным лицом и честными смелыми глазами. Это двадцатилетний Сандро Довадзе, алазанец и родной брат Гемы, питомец «Джаваховского Гнезда», только что окончивший курс реального училища в Гори и теперь мечтающий о поступлении, по примеру Селима, в качестве вольноопределяющегося