И снова Оливия. Элизабет СтраутЧитать онлайн книгу.
– теперь приглушенными голосами, – догадалась, что речь идет о сексе. Сестра больше не хотела секса с Эдом, и Кайли могла ее понять. Он был нормальный парень, ее зять, но маленького роста и с плохими зубами, и у Кайли возникало странное ощущение в животе при мысли, что он постоянно этого хочет. Кайли села на кровать и подумала, что никогда – и ни за что на свете – не выйдет за парня вроде Эда.
И она никогда не состарится, как Берта Бэбкок. У этой вдовы пол на кухне был выложен черной и белой плиткой, и каждую неделю хозяйка заставляла Кайли чистить между плитками зубной щеткой, Кайли этого просто не выносила. Ей казалось, что дом Бэбкок провонял одиночеством, от которого нет спасения.
На пороге появилась Бренда. Комната Кайли была маленькой и освещалась лампочкой, висевшей под потолком, свет падал в основном на розовое бугристое одеяло на кровати.
– Мне пора, – сказала Бренда, надевая пальто, – дети ждут ужина. (Бренда жила за два города от них.) Мама говорит, ты по-прежнему не играешь на пианино, – продолжила Бренда и спросила заговорщицким шепотом: – Не продать ли его, лапа?
Кайли встала, чтобы обнять сестру на прощанье.
– Нет, пожалуйста, не допусти, чтобы она его продала… Я буду играть, обещаю.
На пианино играл отец, но когда она сама научилась играть, он заявил, что предпочитает слушать музыку в ее исполнении. «Я люблю тебя, и я люблю пианино, и от такого сочетания я чувствую себя на седьмом небе», – говорил отец, стоя в дверях их прежней гостиной.
Вечером Кайли села за пианино, старое, черное. Играла она плохо, потому что давно не касалась клавиш, и даже сонаты Моцарта, те, что попроще, не давались ей с той же легкостью, как раньше. Кайли опустила крышку на клавиатуру.
– Я буду играть чаще, – сказала она матери, которая сидела в углу и курила сигарету, чуть-чуть приоткрыв окно; мать не ответила.
Остаток вечера Кайли провела в своей комнате за компьютером, слушая речь Мартина Лютера Кинга «У меня есть мечта». Это было домашнее задание по обществознанию, но отец рассказывал ей и об этой речи тоже.
В доме Рингроузов тоже веяло одиночеством. Но запах был другой, не как у Берты Бэбкок, и дом был поменьше – он стоял на Кейп-Ривер-роуд, и у входа висела табличка с цифрами 1742, – а кроме того, там было почище и Кайли не приходилось надрываться. В первый день миссис Рингроуз выдала ей инструкции: каждый раз она должна мыть дрова в камине очищающим средством, разведенным в ведре теплой воды, – дрова были березовыми с посеревшей белой корой. А деревянные полы нужно мыть, стоя на четвереньках, и Кайли не возразила: она была юной, да и с безразмерной кухней Бэбкок ничто не могло сравниться. В гостиной на отдельном столике красовалась деревянная модель «Мэйфлауэра». Кайли запретили к ней прикасаться. «Не тро-гай», – по складам произнесла миссис Рингроуз, воздев указательный палец. Затем она сообщила, что ее предок по прямой линии, Майлз Стэндиш, приплыл в Америку на этом корабле, и если приглядеться – миссис Рингроуз, щурясь, уставилась на модель, – можно различить помещение, где находились люди, и Кайли пробормотала: