Сталинград. Том второй. Здесь птицы не поют. Андрей Воронов-ОренбургскийЧитать онлайн книгу.
затянулся папиросой. – Ничего, товарищи бойцы. Мы всю эту крестовую сволочь, – их кликуш – главарей, ещё будем судить военным судом – трибуналом, за все их зверства. Вот тогда поглядим, какие они песни запоют гады.
– Это перевести, товарисч-ч генерал-майор? – капитан Хавив красноречиво покосился на пленного Шютце.
– Отставить, замполит. Он и так знает. – Березин стряхнул пепел под ноги. – У нас в Россиии – Матушке ори-не ори…В Берлине, один хрен, не услышат. Вот потому, этот умник, уже не орёт. Да уж, – малиновый уголёк папиросы ровно загорался при каждой затяжке комдива, – серьёзно тут всё у тебя, Борис Самуилович. Сурово, как на передовой, понимаешь.
– Как же иначе, товарисч-ч генерал-майор? Это раньше при царе-кровопийце было: есть фронт и есть тыл…с «рябчиком-ананасом», с бисквитами и «Вдовой Клико»…Но теперь, таки, дело другое. Советский человек не халуй, не быдло! Сознательность и верность нашей партии – идут в авангарде…Теперь, таки, тыла нет. Есть только фронт, товарисч-ч комдив. И там – на Урале, в Сибири, как и мы здесь, наша Родина не смыкает глаз у станков и мартенов! «Всё для фронта, всё для Победы!» – вот девиз нашей коммунистической партии, вот цель советского народа. И каждый из нас, на своём участке, куёт Победу в этой священной войне.
– Да ты стратег, капитан, – Березин выпустил из угла рта душистую голубую струю. – Надо же, нет «тыла», есть только «фронт». Занятно, впервые слышу. Ах, чёрт…Тебе бы не зубы – рёбра выламывать с Моцартом, а возглавлять Штаб фронта. Да, погоди ты обижаться, замполит…И вот только не надо меня…агитировать за Советскую власть. Уволь от этой трескотни. Сам коммунист с Гражданской. Давай по делу, без твоих предисловий.
– Слушаюсь, товарисч-ч генерал-майор! – Хавив вытянул руки по швам и лишь потом, с победной, грассирующей нотой в голосе стал докладывать, временами поглядывая в тетрадь, чиркая и выклёвывая грачиными глазами ценные зёрна цифр и прочих выбитых сведений.
* * *
Комдив, погрузившись в свои мысли, при этом чутко слушал политрука, не вполне доверяя показаниям немца. Мельком взглянув на пленного офицера, отметил: молодое лицо обер-лейтенанта – сплошной вздутый лилово-красный синяк, было потерянным, с серыми тенями близкой смерти. На запястьях рук горели следы верёвочных пут, забрызганные грязью и кровью сапоги, стояли вкривь. Правда, это обстоятельство, ничуть не задевало душевных струн генерала, не вызывало никакого сострадания или чего-то ещё в этом роде. Перед ним был заклятый враг, который пришёл осквернить его святыни и землю…Вероломно вторгся с огнём и мечом: убивать-грабить советский народ, – и этого было сверхмеры. Командующий чувствовал его животный страх, желание выжить любой ценой, стремление переиграть судьбу, возможно, упрятать поглубже истину, до корней которой хотели докопаться захватившие его враги, – а потому крепко сомневался в искренности последнего. Однако, по мере излагаемых замполитом фактов, Семён Петрович, всё больше менял своё мнение. Данные Генриха Шютце не только не расходились со сведениями полковой разведки, но и правдиво дополняли