Письма из одиночества. Ринат ВалиуллинЧитать онлайн книгу.
«Если он так мало ест, может быть, будет поменьше срать мне в душу?» – думала она, сидя напротив, на первом свидании.
– А без этих глаголов нельзя?
– Глагол из книги, кстати. Так вот: он был большим сочным поручительством ее счастливого будущего, но ее раздражали его губы, которые жевали слова, мясо, салфетки, ее уста. Губы, которыми он просил ее руки, она долго не давала, так как все еще давала другому, тому, с кем жизнь не складывалась. Ты бы что сделала на ее месте?
– Я бы подумала.
– Почему женщины начинают думать вместо того, чтобы любить?
– Потому что хоть кто-то из двоих должен думать.
– Потом идет внутренний спор ее черт характера и способностей: «Если с ним так трудно жить, может быть, будет легко умирать?» – фантазировала авантюра. – «Но ведь счастливое будущее!» – шептала извилина. – «Да, да, я все понимаю», – хлюпало желание. – «Мне надо подумать!» – встала достопримечательность. Одним словом, она решила, что раз так долго думает, то это точно не любовь, что на х… любовь большую, что она у нее уже была, и что ей нужна еще больше.
– Складно излагаешь, может, ты ее сам написал?
– Нет, подсознание извергло.
– А ты наверняка пишешь сам.
– Пробовал.
– А почему мне не показывал?
– Слишком много личного.
– Вот где ты его прячешь? Колись, что там?
– Там описаны тысяча и одна ночь моей холостой жизни.
– Ого! Не тяжело носить столько опыта?
– Вот и приходится выплескивать.
– Как хорошо на улице после книжного магазина! Сразу жить хочется.
– Обычно я из библиотеки выползал с таким чувством… канцелярской крысой.
– Лучше уж канцелярской, чем подопытной.
– Подопытные – это те, которым не хватило опыта, чтобы их избежать.
Солнце заворачивалось в занавески облаков, день закрывал глаза, его черные ресницы бросали серые тени предметам, дабы те прикрылись на ночь. Хотя молоко воздуха еще не остыло. Дом Мэри подходил к нам медленно и грациозно, он, сталинский, загораживал небо серым кителем облицовки, как образ сурового вождя во времена строительства. Любопытство окон пряталось под веками штор, за каждым из них – хозяйство, частное, мелкобуржуазное – латифундии на замках. Нас съел прохладный подъезд, затем обнял лифт, чтобы доставить на последний этаж. На седьмой этаж – как на седьмое небо. Лифты созданы для поцелуев. Все еще продолжая целоваться, мы вывалились на площадку.
– Приехали, – Мэри раскрыла свою сумочку, из которой в ее ладонь бросился ключ, будто он страшно соскучился по своей хозяйке, лежа там в темноте, в ароматах косметики и подкладки. Мэри вложила его в рот входной двери и сделала три оборота, замок что-то прошамкал железными зубами, дверь отворилась.
– Прошу.
Все квартиры начинаются с коридоров: маленьких, тесных, больших, толстых, вытянутых, худых, темных, светлых, заваленных тапочками, шубами, коробками, велосипедами, с запахом и без. По сути – это просторный шкаф для одежды и обуви и камерный зал для