. Читать онлайн книгу.
и верхом никогда не ездил. Кавалерийский инструктор увидел, как Ренуар пытается влезть в седло, пожалел его и нанял учителем рисования для своей дочери. Так ему и не довелось понюхать пороху. Моне и Писсарро сбежали в Англию. Базилль попал в учебный лагерь в Алжире. А Сезанн, самый матерый, спрятался в своем любимом Провансе.
– Ну вот, любимчиков у тебя не осталось, – сказала мадам Лессар. – Может, теперь ты пригласишь свою многострадальную жену на танцы? В ее новом черно-белом полосатом платье – как Святой Отец предписал.
– Папа римский не предписывал тебе ходить на танцы в полосатом платье, женщина.
– Ну а раз любимчиков не осталось, ты, быть может, начнешь уже ходить к мессе, а не хлестать все утро кофе и трепаться о живописи. И сам знаешь, что сказал по этому поводу Святой Отец. – После таких слов мадам Лессар повернулась к дочерям Мари и Режин: те сидели рядом и делали вид, будто штопают чулки. – Не страшитесь, ути мои, маман не выдаст вас замуж за еретика.
– Так я уже, значит, еретик?
– Кому только такое в голову придет? – сказала мамаша Лессар. – Да я распоряжусь, чтобы этот крепкий швейцар месье Роблар надавал им по ушам. Полагаю, расценка у него – два франка. – И мадам протянула руку за монетами. – S’il vous plaît.
Папаша Лессар полез в карман. Для него почему-то было совершенно приемлемо, что он должен платить вышибале «Галетной мельницы» месье Роблару, чтобы тот защищал его честь от обвинений в ереси, которых пока никто не предъявил. Уж чего-чего, а деловой сметки художника папаше Лессару доставало.
Несмотря на блокаду, мадам Лессар копила на черно-белое полосатое платье, в котором можно пойти на танцы. Только в «Галетной мельнице» – да и ни в каком другом танцзале городе – никаких танцев не будет. Мужчины, остававшиеся в городе, – даже те, кому удалось до прихода пруссаков отправить куда-нибудь семьи, – все вечера и воскресенья проводили на баррикадах, а женщины, если не прятались в подвалах, были заняты, как обычно, – кормили детей и присматривали за ними. Бакалейщики, мясники и пекари старались, как и раньше, – кормили парижан, даже когда кормить их уже было нечем.
Первыми исчезли куры и утки – их загоняли в углы монмартрских задних дворов. В начале – только те утки и куры, что были понежнее, но как только пропало кормовое зерно, в котелки отправились и несушки. В итоге провозглашать приход зари не осталось и одного матерого петуха. Поезда больше не свозили живность из деревни, и мясники огромного парижского рынка Ле-Аль целыми днями просиживали в кафе, сжимая окороками кулаков кордиалы «перно», пока и аперитив во всем городе не закончился. Двух дойных коров Монмартра – собственность crémerie мадам Жакоб – первое время щадили: они могли пастись на заднем склоне горы и на пустырях Дебрей, нахаловки возле кладбища, – но когда всю траву подъели до корней и на мясо забили даже лошадей Национальной гвардии, Сильви и Астрид с их меланхоличными глазами отправили в pot-au-feu, который мадам Жакоб присолила собственными слезами.
Когда