Одиннадцатый дневник. Игорь ГуберманЧитать онлайн книгу.

      Земное гаснет бытиё,

      надежд на льготу нет,

      но жизнечувствие моё

      острей на склоне лет.

      Прекрасно знают и невежды,

      что если рвёшься напрямик,

      то с дамы сложные одежды

      сметаются в единый миг.

      В России не просто ограблено

      живущее в ней население,

      но главное – что испохаблено

      ума и души устремление.

      Из канувшего я тысячелетия

      и в веке не сегодняшнем рождён,

      отсюда это чувство, что в ответе я

      за всё, к чему душевно пригвождён.

      И каждый вечер – вовремя и кстати —

      сама за рюмкой тянется рука,

      налью немного тёмной благодати

      и пью за то, что жив ещё пока.

      Стихи текут, как откровение,

      как поколения звучание;

      потом постигнет их забвение

      и навсегда уже молчание.

      Бедняга! В час его зачатия —

      и это видно по нему —

      была ужасной антипатия

      супруги к мужу своему.

      Когда затеян ужин пышный

      и разговор течёт несложный,

      то собеседник никудышный,

      но собутыльник я надёжный.

      Рассчитывать глупо, что всё неизменно

      в повадке крутого подонка:

      сегодня бандиты одеты отменно

      и мыслят корректно и тонко.

      Ещё не изменило чувство вкуса,

      я больше понимаю даже вроде,

      но груда накопившегося мусора

      мешает моей умственной свободе.

      – Теперь я устаю от малой малости,

      я счастлив, но порой изнемогаю…

      – А чем ты занимаешься на старости?

      – Долги плачу и детям помогаю.

      Солидарно, совокупно и соборно,

      совпадая в упованиях глухих,

      мыслят мерзко, озверело, подзаборно

      очень много современников моих.

      На старости, в расслабленном покое

      поймал себя на том, что и сегодня

      я думаю о женщинах такое,

      что краской бы залилась даже сводня.

      Я людей молчаливых боюсь,

      чересчур они смотрят внимательно

      или скажут нелепую гнусь

      и расстроят меня окончательно.

      Как автор музыки волшебной

      мог оказаться мелким гадом?

      Но жизнь духовная с душевной

      текут раздельно сплошь и рядом.

      Сказать могу я мало лестного

      об отношении к писателям,

      но кто меня слегка попестовал —

      тем буду вечно я признателен.

      Я написал бы свой портрет

      без разных пакостных опасок —

      как несусветный винегрет

      из хаоса случайных красок.

      Езжу я далеко и окрест;

      повторения делать нельзя:

      обезлюдело множество мест,

      где отправились к Богу друзья.