Год в Провансе. Питер МейлЧитать онлайн книгу.
но полного отсутствия взаимопонимания, во всяком случае с нашей стороны. Разговор за столом шел на французском, но совершенно не похожем на тот французский, что мы знали по учебникам и кассетам: это был густой и текучий говор, зарождавшийся где-то в самой глубине горла и вырывающийся наружу только после того, как основательно взболтался в носовых проходах. Из образовавшихся водоворотов и завихрений наш слух с трудом выхватывал некоторые не вполне знакомые слова: „demain“[5] звучало скорее как „demang“, „vin“[6] как „vang“, a „maison“[7] превращался в „mesong“. Это бы еще полбеды, но слова срывались с губ провансальцев со скоростью автоматных очередей, а на конце к ним, вероятно для красоты, часто прибавлялась дополнительная, непредусмотренная словарем гласная. Таким образом, предложение взять еще хлеба – смотри страницу один любого учебника для начинающих – превращалось в одно длинное и практически неопознаваемое слово: „Encoredupanga?“
К счастью, хоть смысл высказываний хозяев и оставался для нас тайной, их приветливость и дружелюбие были очевидны без слов. Анриетта, смуглая, хорошенькая и улыбчивая, произнося каждое предложение, казалось, ставила себе задачу побить мировой рекорд скорости. Ее муж Фостен (или «Фостанг», как мы в течение нескольких недель считали) – крупный и добродушный – напротив, двигался и говорил относительно медленно. Он родился в долине, прожил в долине всю жизнь и собирался умереть в долине. Его отец, папаша Андре, живущий по соседству, уже в возрасте восьмидесяти лет застрелил своего последнего кабана и, отказавшись по причине почтенного возраста от охоты, пристрастился к велосипедным прогулкам. Дважды в неделю он катался в деревню за свежей порцией продуктов и сплетен. Все вместе они представляли собой вполне счастливую семью.
Однако наше вселение в соседний дом вызвало у них явную тревогу, и, не без труда продираясь сквозь пары́ marc[8], табачный дым и, главное, через густой туман провансальского акцента, мы наконец разобрались, в чем тут дело.
Большая часть из шести прилегавших к нашему дому акров земли отводилась под виноградники, которые вот уже много лет возделывались по традиционной системе métayage: владелец земли оплачивал удобрения и новые саженцы, а фермер-арендатор отвечал за борьбу с вредителями, сбор урожая и обрезку лозы. В конце сезона две трети выручки доставались фермеру и одна треть – владельцу земли. Если владелец менялся, договор приходилось заключать заново, и именно это и беспокоило Фостена. Все чаще дома в Любероне покупали горожане, намеревавшиеся проводить в них только выходные или часть отпуска, и в таких случаях на отличной сельскохозяйственной земле нередко разбивались причудливые декоративные сады или цветники. Иногда – о ужас! – виноградники вырубались даже для того, чтобы устроить на их месте теннисный корт. Подумайте только – теннисный корт! Фостен одновременно вскинул к небу брови и плечи,
Завтра
Вино
Дом
Водка из виноградных выжимок.