Лавровый венок я отправил на суп…. Игорь ГуберманЧитать онлайн книгу.

      Рыцари бесстрашия и риска,

      выйдя из привычной темноты,

      видимые явственно и близко, —

      очень часто трусы и скоты.

      Я всякое начальство наше гордое

      исследовал, усилий не жалея:

      гавно бывает жидкое и твердое,

      и с жидким – несравненно тяжелее.

      За то судьбой, наверно, сунут я

      в компанию насильника и вора,

      что дивную похлебку бытия

      прихлебывал без должного разбора.

      Как вехи тянущихся суток

      ползут утра и вечера.

      Зима души. Зима рассудка.

      Зима всего, чем жил вчера.

      Пойдет однажды снова брат на брата,

      сольется с чистой кровью кровь злодея,

      и снова будет в этом виновата

      высокая и светлая идея.

      Чтобы мечта о часе странствий

      могла и греть и освежать,

      душа нуждается в пространстве,

      откуда хочется бежать.

      Пришлось отказаться от массы привычек,

      любезных для тела, души и ума,

      теперь я лишь строчка сухих рапортичек

      о том, что задумчив и скрытен весьма.

      Утешаясь в тюремные ночи,

      я припомнил, как бурно я жил —

      срок мой будет намного короче

      многих лет, кои я заслужил.

      Судьба послала мне удачу —

      спасибо, замкнутая дверь:

      что я хочу, могу и значу,

      сполна обдумаю теперь.

      Вчера смеявшийся до колик,

      терпеть не могущий ошейник,

      теперь – тюремный меланхолик

      наш закупоренный мошенник.

      На свете сегодня так тихо,

      а сердце так бьется и скачет,

      что кажется – близится Тиха,

      богиня случайной удачи.

      А ночью стихает трущоба,

      укрытая в каменном здании,

      и слышно, как копится злоба —

      в рассудке, душе и сознании.

      В эпохах, умах, коридорах,

      где разум, канон, габарит,

      есть области, скрывшись в которых,

      разнузданный хаос царит.

      Снова ночь. Гомон жизни затих.

      Где-то пишет стукач донесение.

      А на скрипке нервишек моих

      память вальсы играет осенние.

      Забавно жить среди огней

      сторожевого освещения,

      и мавзолей души моей

      пока закрыт для посещения.

      Я только внешне сух и сдержан,

      меня беда не затравила,

      тюрьма вернула жизни стержень

      и к жизни вкус возобновила.

      Есть в позднем сумраке минуты,

      когда густеет воздух ночи,

      и тяжкий гул душевной смуты

      тоской предчувствий разум точит.

      Какие прекрасные русские