Последний Иерусалимский дневник. Игорь ГуберманЧитать онлайн книгу.
распад и разлом,
очень редко, совсем иногда
обдавая ушедшим теплом.
«Когда приходит увядание…»
Когда приходит увядание,
как и положено в судьбе,
родится новое страдание —
печаль о нынешнем себе.
«В будничной рабочей суматохе…»
В будничной рабочей суматохе,
в сумерках житейского колодца
многие черты своей эпохи
людям уловить не удаётся.
«Я сильно временем иссушен…»
Я сильно временем иссушен,
а также в силу безысходности
я стал почти что равнодушен
к любой текущей в мире подлости.
«С возрастом пишу гораздо тише я…»
С возрастом пишу гораздо тише я,
старческую сдержанность ценя,
кто читал мои четверостишия,
очень огорчится за меня.
«Творцом означена тенденция…»
Творцом означена тенденция,
и вышло гнусное явление:
угасла начисто потенция,
но подло тлеет вожделение.
«Готов идти я на пари…»
Готов идти я на пари,
что знаю древних знаний сливки:
душа находится внутри,
а к ночи требует поливки.
«Я говорю прозрачно и открыто…»
Я говорю прозрачно и открыто,
мне чужды дипломатии изыски:
боюсь я коллективного корыта,
давно питаюсь я из личной миски.
«Благодаря, наверно, генам чистым…»
Благодаря, наверно, генам чистым —
а гены служат качеству порукой —
я не был никогда пропагандистом,
горланом, агитатором и сукой.
«Несла убийства и контузии…»
Несла убийства и контузии
та оборвавшаяся нить
эпидемической иллюзии,
что можно мир наш изменить.
«Есть в сутках отрезок любимого времени…»
Есть в сутках отрезок любимого времени —
отменно живу я во сне:
друзья из ушедших бесплотными тенями
ночами приходят ко мне.
«Нет, в этом жанре я не пионер…»
Нет, в этом жанре я не пионер,
писали так и те, кто много выше,
однако же я первый слово «хер»
в короткое привлёк четверостишие.
«Когда вступал в законный брак…»
Когда вступал в законный брак
в давнишние года,
совсем не думал я, дурак,
что это навсегда.
«В саду сидел седой старик…»
В саду сидел седой старик,
он жить уже устал,
но животворный чик-чирик
с ветвей к нему слетал.
«Жить с веком нашим в унисон…»
Жить с веком нашим в унисон
без неприязни некой внутренней
мне помогает только сон —
ночной, дневной и даже утренний.
«Увы, я неуч неотёсанный…»
Увы,