Дергачевские чтения – 2014. Русская литература: типы художественного сознания и диалог культурно-национальных традиций. Авторов КоллективЧитать онлайн книгу.
Гранитная колонна терялась в широком пространстве площади. Ликующий ангел с крестом неподвижно рвался в беспредельность. Длинный фасад римского амфитеатра полукругом охватывает площадь. Этот храм был воздвигнут для военных чиновников.
Дверь распахнул швейцар. Он был стар и суров.
В приемной ожидал какой-то жандармский полковник и штатский, склонивший оплывшее лицо к рукам, сложенным горсточкой на трости. При виде Лазарева усы над его сухими длинными губами расползлись в стороны. Лицо изобразило крайнее удовольствие. Он оживился, закивал головой, справился о здоровье, о братце, сказал что-то про погоду. С этим Иван Екимович согласился. Одышка мучила, камергерский мундир и Андреевская лента стесняли свободу движений. Но он никак не мог вспомнить фамилию штатского. Как будто он никогда и не видел? Это было так.
Когда Лазарев вошел в кабинет, затененный тяжелыми шторами, Бенкендорф стоял у стола. Мундир был голубым. Его голубизна соответствовала северному небу. Генерал-адъютантские аксельбанты спокойными округлыми линиями связывали плечи, падали на графскую грудь, обтянутую сукном.
Улыбка была милостивой. Но лицо спохватилось и стало каменным. Указал на кресло, сел сам.
– Вы заехали, ваше превосходительство, я полагаю, чтобы узнать решение.
Лазарев кивнул головой.
– Вчера я представлял докладную записку его величеству государю-императору. Он изволил наложить высочайшую резолюцию. Вот она: «Более виновных – в Финляндию, в крепостную работу, в арестантские роты, менее виновных – на Кавказ в полки действующей армии рядовыми». Он склонил голову.
Иван Екимович шевелил шелестящую ленту на животе. Он затруднялся в словах. Наконец фраза сложилась в голове.
– Ваше Сиятельство, я хотел бы просить вас из одного только сострадания и человеколюбия христианского – за Десятова, кроткого и трудолюбивого.
И именно: освободить его от наказания – отдать его нам.
Бенкендорф потянул дело, лежавшее в стороне. Листнул несколько бумажек и остановился.
– Смею вас уверить, Десятов не заслуживает истинно отеческой заботливости вашей. Он был упрям, ни бумаги, ни заговора не открыл, был злостен в своем запирательстве.
Дело захлопнулось.
– Еще одна просьба, если вас не затруднит. Не могу ли я рассчитывать на получение рекрутских квитанций за отдаваемых на Кавказ в солдаты.
Это было экономическим, хозяйственным. И было главным.
– Я думаю, ваше превосходительство, вы сами поймете неуместность данного действия при столь грустных обстоятельствах…
Глаза генерал-лейтенанта закрылись, и голова сникла.
– Да, да, грустных обстоятельствах… Горестные происшествия, смутившие покой России и благоденствие первых дней царствования нашего обожаемого монарха живы еще в сердцах наших… Хотя настоящий пример является лишь плодом безрассудной мечтательности, превратного понятия о своем состоянии молодых людей и вредного направления книг, но среди