Дергачевские чтения – 2014. Русская литература: типы художественного сознания и диалог культурно-национальных традиций. Авторов КоллективЧитать онлайн книгу.
большой строили. Вот мы влезли на бревна, нам все и видать, а рядом мастеровые упоместились. Спрашиваем их, что это, говорю, солдаты стоят?
«Да, говорит, слышно кричат, Константина здравствуют и Конституцию поминают. А еще слышно, хочет он солдатчину сбавить, да и о свободе поговаривают. А баре, те, конечно, допустить не хотят. Опять барабаны бьют, еще солдаты подходят. На конях едут. Лошади пляшут. На мундирах золото поблескивает».
На комнату надвинулся сумрак. Шишкин молча зажег свечи. Снова налил полный стакан. Подвинул графин.
– Пейте, пейте… И я буду. Так вот коней в порядок выстроили, трубы трубят, генералы кучкуются, как пчелы у летка. Конные поводья опустили, каблуками тронули, сабли блестят. Да на своих же, на солдат, что у памятника стоят на площади. Я Михайлу за руку схватил. А парень рядом пригнулся, кирпич в руке, да как размахнется. Там, гляжу, палка – хлоп! А парень этот глаза зажмурил совсем, два пальца в рот, и в свисте покраснел от натуги… Вспять вернулись конные… А тут пушки на рысь везут, генералы скачут. Что, думаю, будет?.. Эх, разболтался я с вами. Пить вы не пьете, сидите, как оглашенные. Я и один выпью, коли не пьете.
– Что же дальше? Дальше-то что? – тянулся к Шишкину Петр.
– Дальше? Пей, пей! Дальше, говоришь? А ничего! Врал я вам все. Ничего не было.
– Нет, было! – вскочил Петр. – Не могло не быть. Я знаю, есть такие люди.
– А ты сядь, выпей. Противу старших не лезь… Мы все вместе выпьем… Спустя много времени давали мне господин Вельминов бумаги в переписку и говорил, что повешен тот, что стихи читал и меня как раз спрашивал, а звали его Кондратий, и он у меня в поминальник записан… А бумаг тех, что я перебеливал, и себе списки списал. Для памяти… Что говоришь?.. А он это меня спрашивал.
Про Нюрку я ему рассказывал, про себя, как драли меня и на конюшню отослали. И про заводское действие. А в бумагах тех и его писулечка… Не вынимываю я их, пусть лежат.
Петр, опасаясь, что Шишкин уже не сможет и встать, торопил его.
– Александр Василич… Александр Василич, где бумаги те, где они, покажите!
– Показать? Ну нет. Молоды вы, зелены… Показать?.. А на что мне их?..
И покажу!
Он встал, пошатываясь, потянулся к конторке, открыл крышку и из-под разных бумаг вытащил серый сверток. Взяв его, он упал на кровать, хотел подняться и не мог. Он бросил сверток на стол. Капли вина темными пятнами легли на бумаги.
– Чти, крепко чти. Вдругоряд не буду я добрым.
Шишкин закрыл глаза, закинул голову и так полулежал, опираясь на локоть. – Да-а, был человек, душевный человек, а стал только именем в поминальнике. – Он запел высоким фальцетом:
– Вечна-а-я па-а-а-мять, ве-еч-на-а-я па-а-а-мять…
Оплывали сальные свечи. Трещал фитиль. Уродливая тень металась по стенам и потолку. А голос все выше и выше тянул надгробные рыдания. Слезы смешивались с вином, которое плескалось на бороду, текло по рукам, сливались на грудь.
Сумрачные углы навевали страх. Конторка, казалось, пылала в бликах светлых огней. Федя, бледный, застыл,