Стихи-Я Пушкина. Владимир БуровЧитать онлайн книгу.
поэт: как Аквилон
Что хочет, то и носит он.
И делается заключение:
– Этим Гордись Пушкин отменяет нравственность.
Похоже на какой-то черновой вариант в стиле допотопной лирики Жуковского.
Здесь дело не в гордости, принципиально не в этом дело, когда Пушкин пишет:
– Зачем арапа своего
Младая любит Дездемона,
Как месяц любит ночи мглу? – а до этого про ветр в овраге, когда надо гонять корабли по морю, про орла, покидающего горы и башни ради чахлого пня.
И продолжает:
Таков поэт: как Аквилон
Что хочет, то и носит он —
Орлу подобно он летает
И, не спросясь ни у кого,
Как Дездемона избирает
Кумир для сердца своего.
И, не мудрствуя лукаво, Иван Толстой называет такое поведение:
– Стихийным! – Вопрос:
– Почему тогда Чарский молчал, изумленный и растроганный?
– Ну что? – спрашивает поэт.
И Чарский рассказывает, чем он очень удивлен и растроган, – нет, не стихией, клокочущей в Медном Всаднике, а наоборот, тем, что чужая мысль, чуть коснувшись слуха поэта, тут же стала его собственной! Как будто он думал об этом же самом всю оставшуюся жизнь.
Понимаете, думал всю жизнь! Вот в чем дело, в том, что поэт только о том и думает, как:
– Укротить Стихию, – едва она появится. – А не наоборот, сам такая же стихия.
Разница большая:
– Тигр и его Укротитель.
Как говорится:
– Я звал тебя и рад, что вижу! – Это не просто бой Лермонтова с барсом – или что у него там было, в ожидание смертельной ничьей – а ожидание противника, чтобы победить его, однако:
– Во славу Божию! – Как и написано в другом месте:
– И как гром его угроза поражала мусульман.
В конце там же написано, что вернувшись домой после победы:
– Как безумец умер он. – Ибо:
– Вступить в бой со стихией – это одно, победить её можно, как это сделал Импровизатор из Египетских Ночей, – но.
Но, видимо, бессмысленно, взять ее Гением можно, но в Этом Мире – не до конца.
Как и сказал Иисус Христос печально, искушаемый последний раз тем же, чем пушкинский Импровизатор и Жил на свете рыцарь бедный, Духом смелый и прямой:
– Искушаемый победой над стихией! – ибо:
– Я могу, Господи! – но это МОГУ не принимает во внимание, что Стихия – это тоже бог, бог, сам желающий измениться, но вот с помощью смерти части себя в роли:
– Сына.
В любом случае Пушкин – это не стихия, а надо иметь в виду не только содержание стихотворения, но и то, что поет эту стихию сам поэт, загнавший ее, как Аполлон в свою Лиру, сделавший из нее:
– Спектакль.
Повторю еще раз Пушкин, как и Шекспир противопоставил Стихии:
– Театр.
Как и Евангелие – это сплошной театр, правда, в самом конце, после Тайной Вечери:
– Смертельный.
Апостолы