Убийство в частной клинике. Смерть в овечьей шерсти (сборник). Найо МаршЧитать онлайн книгу.
уверена, что сэра Дерека отравили. Во всяком случае, ее мысль такова, хотя в письмах – никакой ясности.
– Письма при вас?
– Да, вот они.
Аллейн внимательно прочитал послания.
– Знаете, Фокс, сотни людей сочиняют подобные письма, однако не собираются никого убивать.
– То же самое я пытался внушить и ей!
– Бедолага Фокс. Найдите-ка мне статью о его смерти.
Инспектор извлек из кармана газету.
– Захватил с собой.
– Вы ни о чем не забываете. Значит, он умер через час после окончания операции. Анестезиолог проявлял беспокойство, перитонит, перфоративный абсцесс, «не хотел устраняться от грандиозного дела», явно запустил свой живот. Все достаточно логично, и тем не менее… – Аллейн задумчиво потянул кончик своего аристократического носа. – Боже, – тоскливо заключил он, – придется идти встречаться с леди.
На лице Фокса отразилось облегчение.
– Если в этом деле есть что-то реальное, это будет громкое расследование. Как вы называете подобные случаи? – Он, смущаясь, произнес французские слова: – Cause celebre [3].
– Именно так, – кивнул Аллейн, который, подшучивая над кем-нибудь, никогда не перегибал палку. – Интересно, примет она меня сегодня вечером?
– Не сомневаюсь, сэр.
– Сейчас справлюсь. – Он позвонил на Кэтрин-стрит. – Это дом леди О’Каллаган? Я говорю с ее дворецким? Старший инспектор Аллейн из Скотленд-Ярда. Будьте любезны, спросите у ее светлости, не сможет ли она принять меня сегодня вечером в любое удобное для нее время. Совершенно верно, инспектор Аллейн. Благодарю вас.
В ожидании ответа он рассеянно смотрел на Фокса.
– В девять часов. Большое спасибо. – Аллейн положил трубку. – Влип на свою голову.
Когда Фокс ушел, старший инспектор сидел и минут двадцать смотрел на стену перед собой. Затем по-звонил полицейскому хирургу и какое-то время расспрашивал его об аппендицитах, перитонитах и наркозе. Потом отправился к себе в квартиру на Ковентри-стрит, принял ванну, переоделся в смокинг и прочитал первую сцену из «Гамлета», к которой был неравнодушен. Было лишь без двадцати девять, и он решил пройтись до Кэтрин-стрит пешком. Слуга Василий подал ему пальто.
– Василий, – спросил старший инспектор, – ты все еще видишься со своими пользующимися дурной репутацией приятелями из этого вашего пансоветского братства?
– Нет, сэр. Я уже не тот старый глупый мошенник. Стал совершеннейшим скромником.
– Очень на это надеюсь, старый осел. Кстати, до тебя не доходили какие-нибудь слухи о Николасе Какарове?
Василий широко перекрестился справа налево.
– Боже, спаси и помилуй! Он из них самый плохой, – с жаром заявил он. – Нехороший малый. До Советов он был еще молодым, но уже тогда его нельзя было назвать кон-сер-ватором. После Советов постарел и постоянно замышлял что-то дурное. Советы нравились ему не больше Романовых. Случалось, он убивал начальников, и так всех допек в России,
Нашумевшее дело (