Расцветая подо льдом. Максим Анатольевич ФоростЧитать онлайн книгу.
с золотыми серьгами и, видимо, её нянька, молодка с пухлой грудью. Молодка-то была из местных, говорила понятно, а девчонка что-то лопотала по-своему, наверное, по-буянски. Староста захрипел, кашлянул и вдруг выпалил:
– Пусти её! Вольга, слышишь? Это же дочка Салтанова. Я ей и за няньку, и за дядьку, я ей как родной.
Язычник мотнул чубом, потёр горло – бычью шею намяла горловина кольчуги:
– А давешним годом моих молодцов Салтанка отпустил ли? Выкуп за них принимал ли? Живы они иль померли на плахе-то! – Язычник, опираясь на меч, вогнал его в палубу. Аж доска треснула.
Девчонка что-то забормотала. Зверёныш вслушался, но ни слова не понял: кар-кар да гыр-гыр и всё. Кормилица только глаза переводила с неё на Язычника.
– Вольга, – пленный староста пытался привстать. – Знаешь, за что тебя «язычником» кличут? Чужой ты здесь. И языком чужой, и повадками чужой, и веришь во что честным людям не полагается…
– Врешь, сука, – Вольга был страшно спокоен. – Я тем, кто слово не держит, языки из пасти рву.
Пленный сглотнул и привстал-таки, распрямив спину. Лицом побелел – это Зверёныш заметил. Он, кажется, уже ко всему приготовился.
– Этих, – показал Язычник на девчонку с кормилицей, – за борт. В воду.
– Пусти-и!!! – взвился пленный, но ему заломили руки, опрокинули на доски. Девчонка закричала по-тарабарски. Воины схватили её и няньку, та закричала надсадным визгом:
– Не её! Меня, меня губите!
Обеих скрутили веревками, плюясь и бранясь на себя от досады, выкинули в воду. Река гулко плеснула, поглотила их. Только сарафан пузырём поднялся и тоже потонул.
– А ты, холоп, – Язычник нагнулся к старосте, – с сарынью на берег плыви и не смей потонуть. Салтанке всё, как было, расскажешь. Запомнил ли?
Сладка мест Язычника. Ох, и сладка! С чем бы её сравнить-то? Только сама обида, лелеемая в сердце, бывает столь сладкой. Нет, не легкокрылый полёт на конях, не сны и мечты юности – только обида и месть так сладки.
Грач целыми днями сидел и вырезал Руне подарок. Звенья браслетки выходили одно к одному – ровными, гладкими. А на душе точно кошки скребли. От последнего разговора со Златом осталось чувство – вроде мутного осадка в бутыли с прогорклым маслом. Злат не просил, нет – Злат велел ему заняться молодняком.
Грач принялся просто так, играя, резать ножом кусок липы. Получалась игрушка – всадник, укрощающий вздыбившуюся лошадь. Не сразу понял Грач, что всадник похож на Златовида верхом на отбойной розовой кобылице. А когда понял, то резанул ножом по лицу всадника, изуродовал его и бросил в печь.
Он взялся разгребать на дворе снег, но только испортил, погнул о мёрзлый сугроб лопату. Бросил работу, стал слоняться по хутору. «Ведь Изяса, – думалось ему, – дозволили растерзать за одну лишь бабку-берегиню». Чего ждать ему, вилину сыну? Вечером в дверь постучали.
Кто-то прошёл, перелез через закрученную на ночь калитку. Грач отворил