Дергачевские чтения – 2014. Русская литература: типы художественного сознания и диалог культурно-национальных традиций. Авторов КоллективЧитать онлайн книгу.
полна гомона. В звучании песен, в мальчишеских криках, в птичьей возне на деревьях, что растут под окном, врывается пьяное бормотание:
– Пришел этта я в контору, а мне и начинают честь. Сходного, говорит, 50 пуд, а несходного 40. Да скажи ты мне, когда я столь несходного давал. Да, ежели я не мастер, так нечего мне крицы в руки давать. Ну ладно давай, говорю, дальше. Вот, чем он жил, да, говорит припасов господских брано, да на постройку брано с вычетом, а всего тебе, говорит, причитается пять гривен… Ну куда я с ними?..
– Пропил, значит?
– Пропил и есть. Съездил в Усть-Косьву, купил слезы пресветлой в скляночке и выпил. Как не выпить? Слезами землю поливаем, слезами и горе заливаем…
Лекарь подвигает кресло к столу, берет чистый лист бумаги и разглаживает его. Он пишет, не останавливаясь, угловатым размашистым почерком.
Господину Флухгарту – аптекарю.
На Васильевском острове по 2-й линии в собственном доме, в городе Санкт-Петербурге.
Черновской (?) завод.
Дорогой друг юношеских лет!
Года мои преклонны и короток путь к могиле. Уже шесть лет я живу в этом, заброшенном далеко на север, к границам Азии, заводе.
Перед моими глазами расстилается темная масса застойной воды. Далекие берега пруда ограничены темными бесконечными лесами. Черный силуэт домны с вечным заревом пожара над ней не дает мне спать. Темной жизнью живет завод, завод блестящего европейского человека, кавалера и камергера двора господина Лазарева. Этот сановник, господин и повелитель десяти тысяч душ, никогда не видел своего владения. Его заботливость о своих подданных видна хотя бы из того, что я живу здесь.
Я лечу немощи изнуренных рабским трудом и беспросветной жизнью людей. Все страдают ревматизмом – следы работы у горячих горнов и молотов, приводимых в действие ледяной водой; их женщины мучаются тяжелыми болезнями, которые приобретают они, их маленькие дети бледны и золотушны. Они зиму проводят на горячих печках темных низких изб. Весной, вместе с первой молодой травой появляются и они, болезненные и вялые. Многие из них умирают – я бываю бессилен помочь. Здесь надобен уже не медик, а реформатор.
Старческая бессонница мучает меня. Долгими ночами я смотрю на зарево над заводской домной, и мои слабые старческие шаги раздаются в пустых комнатах большого дома.
Зимой от мороза трещат бревна, из которых сделано мое жилье, пахнет угаром. Солнце – нестерпимо яркое, как будто само изливает холод на белую равнодушную природу. Оно часто бывает одето венцом. Летом же, когда жара дожелта высушивает траву, начинаются лесные пожары. Дым, удушливый, почти незаметный вблизи, застилает солнце.
Так идут года. И двадцать лет жизни в России прошли незаметно. А сейчас на склоне лет, видя в зеркале седеющую голову и глубокие морщины, я вспоминаю юность.
Яркие солнечные дни, родина, идеалы… Мне приходят на память годы учения, дружба, сердца, любовь… Восторженные хороводы в Ваале среди молодых дубов, клятвы в верности, борьба за человеческое счастье,